Я не чувствую угрызений совести. Космо тоже меня выбесил. Понимаю, что у него было право злиться на меня за мое предательство, но сейчас мне не до объективных оценок всего этого. Думаю, нашей дружбе пришел конец.
— Долго ещё? — спрашивает Саллен, и его надтреснутый голос грубо раздается в тишине машины.
Резко открыв глаза, я вижу, как таксист переводит взгляд с меня на Саллена, а затем быстро возвращает его на дорогу, будто он напуган. В этот момент мы останавливаемся на красный свет, и водитель постукивает по рулю пальцами, как мне кажется, от нервов.
— Навигатор показывает, что осталось полчаса. На окраине города, — говорит таксист, после чего с трудом сглатывает.
Кажется, Саллен Рул всех немного пугает. Меня нет. Полагаю, он внушает страх. Но для меня он — предмет всех моих желаний, обмотанный колючей проволокой.
Я бросаю на него взгляд.
— Что? У тебя не хватает денег? — шучу я, зная, что собственноручно сунула толстую пачку украденных им наличных в свой носок, на дно нашей зеленой сумки.
Он смотрит мне в глаза, слегка повернув голову, на нем по-прежнему капюшон, ткань его толстовки промокла от дождя и липнет к телу, так же как и моя футболка. Саллен опускает на нее взгляд, и я осознаю, что у меня затвердели соски. Я вспоминаю, как Космо пренебрежительно назвал меня не более чем игрушкой для траха.
Я скрещиваю руки на груди и Саллен снова поднимает глаза на меня.
— Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о моих деньгах, Кария. Тебе стоит спрятаться, пока еще можешь, — мягко говорит он, снова бросив взгляд на мою грудь. — Там тебя никто не спасет.
— Ты этого не знаешь, — понизив голос, возражаю я. — И мы уже несколько дней спасаем друг другу жизнь. Кончай играть в монстра. Я не боюсь.
Затем, в порыве отваги, подкрепленной текущим по моим венам «Джеймсоном», я осторожно ставлю бутылку на пол, засовываю ее между основанием среднего сиденья и нашей сумкой и придвигаюсь поближе к Саллену. Я никогда не пристегиваюсь, и это облегчает маневрирование. Подтянув колени к груди, я наклоняюсь к нему и обхватываю его руку. Затем улыбаюсь Саллену, глядя, как он хмурится.
— Скажи, почему ты мне угрожаешь, — шепчу я, понизив голос. — Скажи, что ты не хочешь мне показывать.
Водитель, должно быть, не слишком стремится расслышать мои слова, потому что, когда светофор переключается на зеленый, он включает музыку, «Slow Down» в исполнении Chase Atlantic, и она звучит на такой громкости, что ему явно не услышать, что происходит на заднем сиденье.
Я кладу голову на руку Саллена и тут же чувствую, как он напрягается, словно я вызываю у него отвращение. Он даже ерзает на сиденье и слегка поворачивается, чтобы выглянуть в тонированное окно.
— В магазине ты так себя не вел. Я почувствовала, как ты возбудился, — шепчу я, уткнувшись в мягкую ткань его толстовки.
— Кария, — цедит сквозь зубы Саллен.
— Тогда ты меня лапал. Ты лапал меня и когда я была пристегнута к креслу. Почему сейчас ты ведешь себя так, будто я тебе противна?
На мгновение он замолкает, кажется, у него напряжены все мышцы. Затем, по-прежнему не глядя на меня, Саллен впервые выдает мне правду о себе. Не о своем отце, не о Райте, а о себе.
— Я не привык, чтобы ко мне прикасались, когда мне этого хочется. Конечно же, я хочу тебя, — усмехается он так, будто что-то меньшее не обсуждается, и по-прежнему не смотрит на меня. — Но я не знаю, каково это, когда это желание взаимно.
Саллен говорит это спокойно, без тени жалости к себе. Затем он медленно поворачивается и смотрит на меня сверху вниз.
— Я не знаю, как вести себя с тобой, когда ты такая.
«Это какая? В смысле, домогаюсь его?»
— Мне показалось, что в магазине ты прекрасно с этим справился.
— Да, — говорит он, опустив взгляд к моим губам. — Потому что им всем нужно было знать правду. Ты, черт возьми, моя.
Я смотрю ему в глаза и чувствую, как от этих слов у меня вспыхивают щеки. Боль в ладони, в плече, все это исчезает.
— Ответь, почему ты у всех на глазах сказал, что убьешь меня.
Мои мысли возвращаются к облепившим Саллена Мод и Аливии, и я чувствую, как в животе разливается странное тепло.
«Ты тоже мой, щепетильный засранец».
Но до этого единственного момента истины, что произошел несколько мгновений назад, он не говорил ни о чем, кроме того, что сделал с ним Штейн, и только тогда, когда я не могла убежать. Когда он оказывал на меня физическое или медикаментозное воздействие. И на этот раз он мне тоже не ответил, снова закрывшись.