Вот оно.
Я это чувствую.
«Дай мне выпить это из твоей крови, Саллен Рул».
— Знаешь, со мной кое-что произошло.
Его голос прорывается сквозь мои эйфорические, безумные мысли. Он звучит очень реалистично, и я зачарована.
Я лежу неподвижно, даже когда он убирает с меня руку.
Его прикосновение исчезло.
Я не могу пошевелиться.
Что-либо увидеть.
Снова заговорить.
Но он продолжает, и я пока не терзаюсь его отсутствием.
— Прекрасные ужасы. Они въелись мне в кожу, Кария Вен, — он так произносит мое имя, будто оно священно, его слова полны желания, поклонения.
Расскажи мне все.
Вырви это из своей души.
Что с тобой сделали?
Что-то меняется. Какое-то движение в воздухе. Тень шагов.
Зеленый цвет исчез.
Его место заняла зияющая тьма.
Я дрожу, трепещу и не могу это остановить.
Затем слышится шорох ткани, накрывающей мое обнаженное тело. Порыв воздуха, прикосновение к моей коже восхитительно мягкого материала сначала к груди, потом к животу, бедрам и, в конце концов, наилегчайшее касание ног, ступней.
Я накрыта. Вероятно, это предпохоронный ритуал?
— Хочешь знать, кто это со мной сотворил? — Его голос становится тихим. Надтреснутым, грубым. Искаженным. — Кто мне это сделал?
Я задерживаю дыхание.
Хочу проснуться прямо сейчас.
Все кажется еще хуже оттого, что я лежу здесь неподвижная, никчемная, беспомощная.
«Я хочу проснуться, пожалуйста».
Саллен подходит ближе.
«Я еще не хочу умирать».
Один удар сердца, второй.
Он касается губами моего рта.
Царапает зубами мои губы, неловко, невозмутимо и как-то по-животному в кратком движении яркой боли.
Затем с невнятным, жутким шипением произносит:
— Ты.
Кария,
Я не знаю, почему ты мне пишешь.
Почему тебе нравится мучить нас обоих.
Мне нечего тебе сказать.
Я все время думаю только о тебе.
Я хочу всего лишь укусить тебя до крови.
Всего лишь поместить тебя в стекло, подвергнуть самой жуткой таксидермии.
Всего лишь…
Глава 8
САЛЛЕН
Штейн в отъезде. У нас есть охранники, но при моем приближении они отводят глаза, поскольку знают, что я иду просто прогуляться по улице. Раньше все было по-другому. Раньше они тоже причиняли мне боль. Держали меня, били; у некоторых даже хватало смелости пару раз врезать мне ногой по голове. В итоге я всегда терял сознание, а иногда меня рвало кровью. Мне так и не удавалось выбраться из дома, как бы я ни старался остаться незамеченным.
Тогда я не мог коллекционировать животных.
Однако сейчас мне восемнадцать, и я не могу выйти из своей комнаты, не упаковав себя в одежду с ног до головы, иначе все увидят мои швы.
Охранники, видимо, считают, что даже с меня хватит.
Как всегда, когда Штейн якобы уезжает по делам, я выскальзываю в ночь, бросив быстрый взгляд через плечо. Если он меня поймает, то скорее всего, не видать мне больше своих ног. Сомневаюсь, что охранники хранят мой секрет, но к тому времени, когда он возвращается, у него уже есть на примете новое наказание, и за все, что я сделал в его отсутствие, я плачу сполна.
На данный момент я вижу лишь смутно очерченные темные кирпичи и блестящие окна, выхваченные из мрака охранным освещением обширного переднего двора. На всех окнах темные занавески, перед домом круглый фонтан с парочкой каменных горгулий, взирающих на меня с молчаливым осуждением, но здесь им до меня не добраться. В большой серый бассейн с приятным журчанием бежит вода, и, не считая стрекотания сверчков, это единственный доносящийся до меня звук; слуховых ощущений вполне достаточно, чтобы убедить любого, что, хотя этот дом выглядит весьма готично, внутри него все красиво, спокойно и безмятежно.
На деле всё ровно наоборот. Но три гаражных отсека закрыты, вокруг тишина, а передо мной мощеная подъездная дорожка и несколько часов украденной октябрьской ночи до восхода солнца.
Мне не требуется много времени, чтобы добраться до Ричуэл Драйв. Подъездная дорожка к нашему дому — одна из самых коротких на улице; именно поэтому я вижу Карию из башни своей спальни.
И сейчас она где-то здесь, если только не скрылась в доме кого-нибудь из своих друзей; я заметил, как они шли вместе с Космо при свете полной луны.