Давление у меня в глазах нарастает.
Я прикусываю его палец, прижатый к самому горлу, и у меня получается… моргнуть.
Возникает смутное очертание его фигуры, освещенной легким зеленым сиянием, которое раньше не проникало сквозь мои веки. Возможно, Саллен лишь приглушил зеленый свет, но не выключил.
Темные глаза, карие с янтарными крапинками. На короткие темные пряди накинут капюшон. Горло скрыто под высоким черным воротом водолазки.
Пухлые губы Саллена приоткрыты, словно в экстазе.
Он стоит надо мной. В комнате высокие потолки, стены заставлены какими-то банками, но я не обращаю внимания ни на что, кроме него.
Пока он не замечает, что я за ним наблюдаю.
Саллен с такой силой вырывает у меня изо рта свой палец, что мои клыки царапают его перчатку, и у меня перехватывает дыхание. Он прижимает свою ладонь к моим глазам, и я чувствую у себя на коже, чуть выше бровей, собственную слюну, влажную и теплую.
— Я неправильно рассчитал дозировку, — бормочет он, как будто самому себе. — Не правильно рассчитал. Я все испортил. Ты не должна была прийти в себя. Не должна была увидеть…
— Мне так жаль, что он причинил тебе боль, Саллен.
Я говорю, пока могу, у меня дрожат губы, и я пытаюсь сжать пальцы в кулаки. Я частично возвращаю себе контроль, но не хочу, чтобы это стало заметно. Я притворяюсь, что все это реально, на случай, если не хочу очнуться от собственной смерти. И это значит, что я не могу дать ему понять, что снова способна чувствовать и двигаться.
— Твой отец…
Саллен поднимает руку к моему горлу.
Сильно его сжимает.
У меня срывается голос, и Саллен снова говорит мне в губы, по-прежнему заслоняя ладонью мои глаза:
— Он мне не отец.
Слова звучат по-животному, хрипло и утробно. С каждым разом кончики его пальцев все сильнее впиваются мне в шею.
— Прости, я просто имела в виду… Ты заслуживаешь лучшего, — говоря это, я чувствую, как, из-за его близости меня обдает собственным дыханием. От того, что он сжимает мне горло, слова получаются невнятными. — Ты заслуживаешь гораздо лучшего. Где ты был? Куда ты пропал? Дай мне прийти в себя, чтобы я могла увидеть тебя, поговорить и…
— Нет. Нет. Нет, я все сделал неправильно.
Саллен отпускает меня, сразу обе руки, и когда я снова моргаю, проясняя зрение, то вижу, как он поворачивается ко мне спиной, широкие плечи облегает толстовка.
Я опускаю глаза, пытаясь понять, что он делает, но только замечаю нечто, напоминающее стальной хирургический стол, Саллен поворачивается ко мне с большим, зажатым в пальцах шприцем.
Он, должно быть, видит в моих глазах страх, то, как я отдергиваю голову, отворачиваясь от него, потому что Саллен меняется.
— Шшш, шшш, — очень тихо говорит он, склонив голову, черты его лица едва видны из-за капюшона.
У него высокие скулы, впалые щеки, полные губы, легкая темная щетина вдоль четко очерченной линии подбородка. Но он приближается ко мне с иглой, и из-за этой близости часть того, что я вижу под его капюшоном, размывается. Я сосредотачиваю внимание на прозрачной жидкости внутри шприца. От паники у меня учащается пульс, и по телу разливается волна адреналина, но я по-прежнему в состоянии лишь сжать пальцы в кулаки.
Я пытаюсь оттолкнуться ногами, но едва успеваю пошевелить одним пальцем, как Саллен хватает меня за лицо, проводит ладонью по подбородку и отворачивает от себя мою голову, как будто не хочет, чтобы я смотрела на то, что он собирается со мной сделать.
И тут я вижу это.
То, что находится внутри одной из множества выставленных в этой комнате банок.
«Нет».
В какой-то жидкости, должно быть в формальдегиде, плавает белый кролик. На меня смотрят его розовые глаза, пушистое тельце скрючено и сжато, чтобы уместиться внутри большого сосуда.
— Нет, — на этот раз я говорю это вслух, дрожа всем телом.
Я снова пытаюсь брыкнуться, и на этот раз мне это удается, с моего плеча сползает простыня, обнажая грудь.
Саллен крепче сжимает мое лицо и издает какой-то странный горловой звук. Может, стон.
Я чувствую, как мою грудь овевает холодный воздух, сердце бешено колотится в грудной клетке.
Затем в мой сосок вонзается что-то острое.
Я замираю.
Крепко закрываю глаза, чтобы не видеть кролика, и впиваюсь ногтями в ладони, но, похоже, не могу поднять руки. Тогда я снова отчаянно брыкаюсь, и простыня сползает еще ниже, обнажая мой живот.