Наиболее заметной попыткой преодолеть однозначное противостояние лагерей явилась статья А. Латыниной «Колокольный звон — не молитва. К вопросу о литературных полемиках» (Новый мир, 1988, №8). Рассмотрев крайности «левых» и «правых», А. Латынина постаралась найти и положительные моменты в суждениях тех и других, в частности, констатировав «доносительский оттенок» статьи В. Бондаренко «Очерки литературных нравов», признала здравой мысль о ряде антисталинских вещей как событии скорее общественном, чем литературном: «Но какой взрыв негодования вызвала в периодике эта достаточно трезвая (и, конечно, не Бондаренко изобретенная) мысль — Б. Сарнов („Огонек“, 1988, №3), Н. Иванова („Огонек“, 1988, №11), Т. Иванова („Огонек“, 1988, №8), А. Турков („Юность“, 1988, №4)»[29]. Примирительная миссия не состоялась. На А. Латынину с особенным негодованием набросились оппоненты и «справа», и «слева»[30]. Б. Сарнов в начале 1989 г. (Юность. №1) видел главную ее вину именно в независимости и объективности: «⟨…⟩ если 87‑й год был ознаменован резким противостоянием, поляризацией литературно-критических суждений, взглядов, позиций, то год последующий прошел скорее под знаком раздраженного недовольства этой поляризацией»[31]. Среди недовольных основное внимание уделялось А. Латыниной, хотя ее статья совсем не была рассерженной. Б. Сарнов усмотрел в статье главным образом уступки противоположному лагерю и не обратил внимания на положительную программу А. Латыниной: либерализм и реформаторство. Либерализм не в абстрактном, а в точном историческом смысле, безоговорочно отвергнутый большевиками. Оставаясь на позициях горбачевской «перестройки», улучшения социализма, страстный «шестидесятник» Сарнов не понял, что А. Латынина, как критик по видимости заняв умеренную «центристскую» позицию, в то же время как публицист оказалась гораздо радикальнее «левых радикалов», предсказав пути далекого выхода из кризиса, в который тогда страна еще только втягивалась. А. Латынина фактически была дальше всех от официальной линии, пока по-прежнему партийной.
Позиции официальной идеологии в литературе, безусловно, подрывали публикации «задержанных» внутри страны и созданных в эмиграции произведений. Сначала к читателю были допущены «задержанные» произведения своих, уже известных писателей, прежде всего первых послереволюционных десятилетий: Булгакова, Платонова, Ахматовой, Горького («Несвоевременные мысли») и др. Из эмигрантов сначала разрешили тоже тех, кто отстоял подальше во времени, — писателей первой волны эмиграции. Открыл серию этих публикаций в конце 1986 г. В. Набоков, видимо, как «эстет», казавшийся наименее политизированным автором. Вторая волна эмиграции, связанная со второй мировой войной, — литература невозвращенцев — в стране, где память о Великой Отечественной войне стала национальной святыней, осталась почти совершенно неизвестной при всех последующих политических пертурбациях. Что же касается третьей волны, писателей, составлявших постоянный предмет нападок со стороны национал-патриотического лагеря, то лишь осенью 1987 г. в 4‑м номере «Литературной учебы» был напечатан диалог В. Курбатова с Е. Шкловским, в котором первый, упомянув о «книгах Н. Гумилева, В. Ходасевича, В. Набокова, Е. Замятина и т. д.», сказал: «Сейчас мне кажется первостепенней и важней вернуться к каким-то проблемам шестидесятых годов и напечатать, повторить, переиздать вещи, которые были изданы тогда ⟨…⟩. Необходимо с мужеством и достоинством глядеть на историю литературы, не путая судьбы книг с судьбами авторов. ⟨…⟩ Любое настоящее произведение — это уже неотменимо национальное достояние»[32]. Т. е. «с мужеством» предлагалось (в форме намека) переиздать те произведения эмигрантов, которые уже печатались в СССР до отъезда их авторов за рубеж. Отнюдь не «левый» критик А. Овчаренко назвал в таком контексте самое пугающее для партийных идеологов имя здравствующего писателя, предложив в юбилейной статье «Революция и литература» (Москва. 1987. №11) перепечатать появившиеся в 60‑е гг. в СССР произведения А. Солженицына. Другим писателям третьей волны эмиграции — целой группе — впервые было предоставлено слово в 1‑м номере «Иностранной литературы» за 1988 г., именно этого специализированного журнала. Далее процесс их возвращения в литературу метрополии пошел довольно быстро. Солженицына же ЦК КПСС запретил печатать еще в начале 1989 г., но во второй половине года вынужден был уступить и в этом[33].
30
См.:
32
33
См.: