— Олень?
— Чертов олень, — фыркнул он. Я даже не следил за этим, так как шел снег. Я думал, они все где-нибудь притаились. Этому животному повезло, что оно осталось в живых.
— Судя по тому, как это звучит, тебе тоже.
— Все было не так уж плохо. Помехи на дороге. Однако напугали Софию.
— Напугали всех нас.
Он вздохнул.
— Между нами говоря, меня это тоже немного напугало. Я был уверен, что у меня сердечный приступ. Но доктор, похоже, считает, что мы можем взять эти камни в желчном пузыре под контроль. Он тоже прописал мне таблетку от кислотного рефлюкса.
— Я не могу... — Я ущипнул себя за переносицу, потребовалась минута, чтобы проглотить комок в горле. — Просто береги себя, хорошо?
Он грустно улыбнулся мне.
— Я никуда не собираюсь уходить. Не в ближайшее время.
Отец, вероятно, думал то же самое. Ксавье был старше папы и прожил более напряженную жизнь. Правда заключалась в том, что ты никогда не знаешь, когда твое время истечет.
— Я о многом сожалею,— сказал я Ксавье. — С папой. Я не хочу такого с тобой.
— У нас все хорошо, приятель. У нас все хорошо.
— Мне следовало быть повежливее. Когда я видел его в последний раз, мне следовало быть повежливее. Мне следовало звонить чаще. В последний раз я видел его на именинах Кими. Я должен был стараться сильнее.
Вместо этого я сдерживал свой гнев. Я держался за свою гордость.
Я не мог вспомнить, когда в последний раз говорил «я люблю тебя, папа».
— Ты не должен винить себя, Дакота. Это просто жизнь. Твой отец... Мы тоже расстались не по-хорошему. Он был моим братом. Я не могу вспомнить, что мы говорили в последний раз, когда разговаривали.
— Почему все должно быть именно так?
Он уставился в потолок.
— Мы упрямые люди. Упрямый до безобразия. Я позволил этому управлять моей жизнью. Твой отец тоже так делал. Мы оба цеплялись за чувства, от которых должны были избавиться давным-давно. Учись на наших ошибках.
— Мне очень жаль. Хотел бы я сказать ему это. Мне очень жаль, за все это.
— Дакота. — Он перевел взгляд на меня. — Это не твоя вина.
— Я уехал.
— Ты должен быть тем, кто ты есть. В этом нет ничего постыдного.
Я опустил взгляд в пол. Если бы только он был прав.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе о том дне, когда ты родился?
— Нет.
Лицо Ксавье снова повернулось к потолку, показывая мне свой профиль, пока он говорил.
— Твоему отцу пришла в голову эта идея. Он хотел провести эту церемонию наречения, чтобы вся семья могла познакомиться с его сыном.
— Подожди. Что? Я думал, что идея с наречением была Коко.
— Нет, она принадлежала твоему отцу. Он сделал это для всех вас, дети. Он даже пошел против нашей мамы и пригласил меня. Это вызвало большой переполох, но ему было все равно. Я думаю, он всегда надеялся, что я вернусь домой. Что все будет по-другому. Знаешь, что он сказал в тот день, когда объявил твое имя?
Я покачал головой, ожидая.
— Он смотрел на тебя с такой любовью. Он сказал:
— Дакота. Мой сын. Гори ярко, маленькая звездочка. Гори ярко.
У меня отвисла челюсть. Это было то же самое, что папа сказал всем своим внукам, когда представился.
— Твой отец, он хотел, чтобы вы все преуспели, — сказал Ксавье. — Но я думаю, он всегда знал, что ты слишком велик для его представления об успехе. В глубине души, я думаю, он знал, что ему суждено потерять тебя.
— Он никогда не терял меня.
— Мне не стало легче смотреть, как ты уходишь. Он любил тебя. Он бы не боролся так усердно, чтобы вернуть тебя, если бы не любил тебя. Никогда не забывай об этом. Твой отец любил тебя.
Огонь в моем горле начал утихать.
— Я скучаю по нему.
Я всегда буду скучать по нему. Каждый день. Все, что я мог сейчас сделать, это надеяться, что однажды я смогу хоть немного смириться с его смертью.
И, как сказал Ксавье, учись на своих ошибках.
— Тебе удаляют желчный пузырь. — Хейзел вошла в комнату, ее подбородок был высоко поднят, когда она сделала заявление. — Сегодня.
Ксавье усмехнулся.
— Хорошая идея.
— Я оставлю вас двоих наедине. — Я встал со стула, обнял Ксавье и Хейзел, прежде чем выйти из палаты и закрыть за собой дверь.
Я нашел Софию в коридоре, она крепко обхватила себя руками.
— Я не смогла увидеть Артура. — Ее подбородок задрожал. — Я тоже забыла позвонить ему.
— Все в порядке. — Я прижал ее к себе, обняв одной рукой за плечи, и повел нас по коридору, пока не нашел тихий уголок в конце. — Спасибо, что привезла сюда Ксавье.
Она глубоко вздохнула.
— Я никогда больше не сяду за руль.
Я ухмыльнулся.
— С этого момента я буду водить машину.
— Что, если ты не будешь со мной?
Я отпускаю ее, становясь перед ней.
— Я сегодня разговаривал со своей мамой.
Ее тело крепко сжалось.
— И что?
— Я сказал ей, что разозлюсь, если она не придет на нашу свадьбу.
София моргнула, позволяя моим словам утонуть. Затем ее глаза начали наполняться слезами, такими счастливыми.
— Ты сказал это?
— Я так и сказал. И я сказал ей, что собираюсь сделать тебе детей.
Рыдание сорвалось с ее губ, слеза скатилась по гладкой щеке.
— Ты выбрал меня?
— Я всегда буду выбирать тебя. Ты - моя семья. — Я обхватил ее щеку, удерживая ее лицо в своей ладони.
Ее улыбка была ослепительной, но длилась она недолго. Вырвался еще один всхлип, такой полный облегчения и счастья, что ее лицо уткнулось мне в грудь, чтобы она могла свободно плакать.
Я укутал ее, когда она прижалась ко мне, вес двух разных миров поднялся над нами. Нам больше не нужно было его таскать. Мы просто должны были поддерживать друг друга.
Сегодня я сказал маме, что всегда буду выбирать Софию. Я дал ей выбор: обрести дочь или потерять сына. Я сказал ей, что это будет последний раз, когда мы разговариваем, если она не сможет отказаться от идеи, что я перееду домой и женюсь на Пете.