Я не был на него похож, но хотел, надеялся, что поведением пошёл в него: спокойного, рассудительного, мудрого.
Это сейчас понимаю, что совсем иной...
А в то время, видя отличия от него, тешил себя мыслью, что внешне и нравом я в мать, и это можно исправить. Да только однажды видел её на фреске, светлую и неземную. Что ж...
Отец говорил, что я весь в деда, рассказывал мне байки о нём вечерами у камина, поглаживая гончих по их узким благородным мордам, а я слушал, дурачок, раскрыв рот.
Дед мой, говорили мне, был колдуном, отличным воином, черноволосым и смуглым, с изумрудами вместо глаз, не иначе.
Но мне что до него? Ни одной картины не видел с ним, в жизни не встречался, ни голоса не слышал, ни мимолётной встречи не было, так, герой легенд и сказок. Хотя в детстве мне нравилось и это. Как и рассказы о том, что служил ему настоящий чёрный волк...
И вот, я открываю дверь, подбегаю к отцу, и тот достаёт мне из под стола чёрного лохматого страшного пса.
И улыбается лукаво.
– Держи, – говорит, – мерзавца. Сгрыз все ножки стола, зубы, видимо, режутся.
А я тяну руки и вновь вспоминаю лишь в последний момент, что перчаток на них нет. Отдёргиваю ладони, а пёс возьми, да лизни по моим пальцам своим шершавым языком! Долго потом скулил, бродил по янтарному полу, опустив голову и потирая лапой морду. А я стоял и, будто маленький ребёнок, всхлипывал, пытаясь не разрыдаться. И боялся взглянуть на отца, однако поднял на него виноватый, пока ещё чистый и наивный взгляд.
Он хмурился, наблюдая за Мерзавцем (я и правда поверил, что его так зовут, никогда ведь ранее слова такого не слышал), как вдруг потрепал меня по волосам (в отличии от меня, на нём для этого были перчатки), взял со стола стакан с водой и подал щенку. Но как только тот собрался попить, чтобы облегчить боль от обожжённого языка, отцу стало нехорошо...
Он схватился за грудь и упал на колени. И именно тогда я ощутил, как "пахнет" смертельный яд.
– Отец! – бросился к нему, чтобы придержать за плечи. А от упавшего на пол стакана образовалась серебристая лужица, от которой я едва успел отогнать щенка. – Что мне делать? – совсем растерялся, будто ребёнок. Хотя было мне уже девять. Целых девять лет. Но отец не осудил, и в дальнейшем не вспоминал мне моего промедления.
– Амил... – прохрипел он тогда. – приведи Амила.
И я, зачем-то схватив подмышку щенка, вихрем бросился за лекарем.
Всё закончилось хорошо, конечно. Но в память это врезалось намертво.
И вот теперь в моих руках яд страшнее, чем тот, который был у моего отца в стакане (к слову, мятежников нашли и казнили уже на следующий день), но волновало меня другое.
Я думал вначале, что яд предназначается мне. Это не тревожило – разве же не почувствую его в еде или напитке? Какой магией могла бы Хель скрыть его от меня? Поэтому я решил оставить всё, как есть, рассудил, что так ей, должно быть, спокойнее. Да и не поспешит Хель сбежать, иначе, когда ещё предоставится ей случай погубить тёмного властелина?
Эта мысль, каюсь, забавила меня...
Теперь же думаю, что я глупец. Что... Что если яд этот она приберегла для себя самой?
Отчего-то это предположение ввергает меня в ужас и что-то начинает тянуть и ныть за рёбрами. Быть может, сердце, которое всё же у меня есть...
Хорошо, что я не тронул её теперь, хорошо, что сдержался, иначе одни боги знают, что сделала бы с собой эта мелария.
И всё же, меры я принять обязан. А потому, пронзая её взглядом, сжимая в пальцах мерцающий пузырёк, я поднялся с постели и выжидающе замер. Наблюдая за тем, как Хель всё сильнее вжимается в подушку и бледнеет.
– Это не яд, – прошептала она.
– Тогда, что же? – вопросительно изогнул я бровь.
– Это принадлежало моей матери, как и сам медальон, верни пожалуйста.
– Что это, если не яд?
Она так и не нашлась с ответом, и я оставил Хель одну. Яд редкий и дорогой, способный навредить даже мне. Лучше отдать его на хранение Амилу.
А после...
После я вернусь к Хель. И глупых разговоров больше не будет. Мне нужно помнить, что она нужна мне лишь для дела.Нужно... вновь убедить себя в этом. Чтобы чувства не мешали и не туманили разум.
Глава 22
Этаро
Но разговоры случились.
Видимо, она не спала всю ночь, пока я мерял шагами тёмные залы моего замка и отталкивал назойливого, удивительно-назойливого Мерзавца.
Пса будто что-то беспокоило, он то вилял хвостом, поскуливая и тычась мордой мне в ладони, то понуро отходил в сторону и беспокойно озирался. Раньше я за ним подобного не замечал...
И вот, наконец решившись вернуться в свои покои (признаться, сам не понимаю от чего отдалял это), я застыл на пороге, наблюдая за своей молодой женой, чьи светлые волосы волнами укрывали ей спину, а сквозь кончики заострённых ушек проходил свет, делая их розовыми и горящими.
Мило...
Очень мило.
Боги, я бы и пальцем к ней не прикоснулся, зачем только гадал, какое наказание ей дать? Нет, не наказать мне её, и не воспитать под себя. Только сейчас это понял.
Но что-то делать то нужно... Нельзя, чтобы всё продолжалось так, как сейчас.
Придумать, что ей пообещать? Что-нибудь подарить? Но слишком мягким быть нельзя.
– Я буду больше всего скучать по прозрачным, разноцветным камушкам, что устилают дно быстрого хрустального ручья, бегущего под моей башней... – она сидела, обнимая свои колени, глядя вдаль сквозь окно, которое плавил золотой рассвет. – Такие есть только в Нижнем мире. В Сумеречном, точнее. Знаешь, Этаро, название, что вы дали нашим землям, в моих краях считается едва ли не оскорбительным.
– А я скучал по...
– С чего, – вскинулась Хель, не давая мне договорить, – ты вдруг по чём либо скучал?!
Я улыбнулся печально, пусть и не собирался.
– Детство моё выдалось тревожным, тогда ещё война между людьми и мелариями звучала куда громче, чем сейчас, и в глаза бросалась сильнее. Но я запомнил один спокойный год, и то, какими были улицы Иисиды. Какими были её дороги... Песчаные или выложенные каменной кладкой, не важно – идти мне по ним, почему-то, было невероятно легко. Словно каждый шаг мог унести меня к небесам. Тогда я ещё не знал, что умею летать... но верил в это. И никакая тяжесть не оседала на моих плечах и крыльях, о которых было мне неизвестно. Но которые мой детский ум представлял так охотно, особенно когда выходил я к полю. Где мне разрешалось гулять несмотря на относительную близость Замершего леса. Думается мне, – подошёл я ближе, заслоняя собой солнечные лучи, от чего силуэт мой наверняка стал казаться ей просто тёмным пятном, лишь глаза, что сравнивают так часто с солнцем, были всё так же различимы, а потому не должны её напугать, – думается мне, – повторил я с особой задумчивостью, – скучать по этому буду всю жизнь. В отличии от тебя, – добавил вдруг, отойдя в сторону, вновь пропуская к Хель яркие лучи.
Всё же опасаюсь волновать её лишний раз.
Как глупо. Что же это со мной?
– Что? – словно вторя моим мыслям, спросила Хель, захлопав ресницами от удивления, так невинно выглядя в этот момент. – Почему это?
– Потому что, слово тебе даю, будешь смирно вести себя, и утолю твою грусть – однажды ты снова увидишь и ручей, и разноцветные камни, и гулять будешь под сводами родного леса.
– Но не теперь, не когда Сумеречный мир принадлежит мелариям, – кивнула она, отворачиваясь и от окна, и от меня самого.
Я молчал. Мне нечего было на это сказать.
А потому лучше вернуться к прежней проблеме:
– Я не исполню твоего желания насчёт выпечки, негоже моей жене ходить измазанной в муке.