– Ни одна даром потерянная секунда не вернётся ко мне, Аврелий.
– Тысяча извинений, о великолепный! Я заключаю, что образец номер три абсурдно гармоничен, его явные недостатки компенсируются скрытыми достоинствами, и, хотя по меркам священной евгенической программы он классифицируется как брак, я желаю допустить его до испытания Целума.
– Тебе просто интересен результат, не так ли?
– Весьма интересен. – Кожаный клюв маски обратился к родителям. – Вашему мальчику повезло, что он оказался спиритом, в противном случае я настаивал бы на стерилизации. Но поскольку никто из его потомков никогда не унаследует божественные дары, это уже ненужно.
– Фортуна сегодня с нами, – процедил Агрикола с глубоко скрытой враждебностью, которую Гай смог уловить. Или вообразить.
Каст Игний Лакон медленно провернул кольцо на пальце и этого времени ему хватило для принятия решения.
– Пусть их будет трое.
– Ave Celum! Ave Vulcano! Кхе-хе… приступим немедленно, о великолепный.
– Сыновья, – сказал отец, – сейчас вы отправитесь за авгуром и будете прилежно исполнять все его указания до единого.
– Да отец, – хором ответили они.
– Ступайте.
Гай заметил, что мама провожает их взволнованным взглядом. Хотя много ли ей нужно чтобы трепетать за судьбу собственных детей? Нет, совсем нет.
Они последовали за Аврелием в его лабораторию, которая успела измениться за прошедшее время. Газовые светильники на стенах пригасили, окутав густым полумраком коллекцию аквариумов; посередине поставили три прозекторских стола, укрытых красным бархатом, и определили в центре между ними тумбу, украшенную цветами. На ней, также покрытой красной тканью, сверкает золотом ритуальный серп – главный атрибут Сатурна, бога плодородия, родителя иных богов. Карлики-кадильники замерли в сумерках, распространяя приторный дым, в дальнем конце помещения молятся младшие авгуры; гиганты Левий и Варфоломей расселись прямо на полу, ничего особенно не делая, просто ждут приказаний.
Довесок, установив красный посох на подставку, поднёс хозяину серебряную чашу. Аврелий зачерпнул из неё какого-то порошка и взметнул белым облаком в воздух, в тот же миг кадильники запели непонятное, в их голосах не нашлось осмысленности, скорее просто мелодия, издаваемая живыми инструментами. Сам Аврелий что-то забубнил из-под птичьей маски, зачерпнул ещё одну горсть порошка и разметал шире. Немного попало Гаю на лицо, он, недолго думая, слизнул с губы и ощутил кисловатый металлический вкус жжённых квасцов
Избавившись от чаши, Довесок достал из ларца колокольчик на кольце и молоточек с длинной тонкой ручкой. Он стал бить время от времени, а потом запел и высокий голос провалился куда-то вглубь тела, зазвучал оттуда по торжественному басовито. В это время балахон Аврелия спереди разошёлся, из темноты появились его длинные жилистые руки, удерживающие не что иное, как святейший реликварий. Пятигранный сосуд из непробиваемого толстого стекла высотой примерно в кубитус, снабжённый фигурной литой подставкой с пятью кривыми птичьими лапками и крышкой о пяти вороньих голов. Густой амортизирующий гель внутри содержит некий тёмный сгусток посередине, очертаниями напоминающий сердце.
##1 1 кубитус (локоть) = 44,4 см..
– Склонитесь, образцы, ибо се – первоначало ваше.
Братья глубоко поклонились реликварию, установленному на тумбе. Один из младших авгуров приблизился и положил рядом стальной лоток с тремя стеклянными пистонами – они же шприцы. Аврелий из Скопелоса очень медленно, торжественно потянул за кольцо и снял крышку с реликвария. Пистоны, снабжённые очень длинными и тонкими иглами, попадая в его руки, опускаются один за другим в вертикальное отверстие, достигающее тёмного сгустка, потом авгур оттягивает поршень совсем чуть-чуть и тем ограничиватся. Когда в каждом из пистонов оказалось по капле чёрной жидкости, реликварий оказался закрыт и исчез в складках балахона. Пение карликов достигло пика и стихло вместе с последним ударом колокольчика.
– Вот оно, начало всего. Я исследовал ваши тела сегодня и пришёл к выводу, что они достаточно сильны для того, чтобы перенести инъекцию. Если же я ошибся, то на всё воля Парок. Ложитесь.
Братья подчинились, потому что так приказал отец. Сначала Аврелий навис над Гнеем Юниором, затем перешёл к Титу, и, наконец, пришла очередь Гая. Пистон с огромной иглой блеснул в тусклом свете и кожаный клюв приблизился к лицу мальчика.
– Ты знаешь, чего ждать, образец номер три?
– Наверное, чего-нибудь весёлого и приятного?
– Какой догадливый, кхек-кхек. Сейчас я воткну эту иглу тебе в сердце, а потом по твоим венам потечёт огонь, и поверь, даже если бы ты был отмечен Вулканом, этот огонь тебе не понравился бы. Боль будет ужасной, но ещё она будет парализующей, раскалённой и колющей каждый вид тканей в твоём теле вплоть до эмали зубов, а когда мозг уже не сможет переносить эту агонию, сознание погаснет…
– Хватит болтать, отец года! – Улыбка Гая растянулась от уха до уха, а в глазах полыхнул огонь бесконечного веселья и он, слыша, как громко дышат братья, прошептал: – Ты не сделаешь со мной ничего, чего я не делал с другими, а значит, мы приблизимся к космическому равновесию, разве нет?
– Гхе-кхм-м-м… ну, что ж.
Движение оказалось плавным и безупречным, игла прошла сквозь кожу и мышцы, не задела ребра или нервы, проникла сквозь тугую стенку сердца. Такое могло бы и убить, но нет, ведь из пистона в тело Гая влилось не что иное как кровь Целума, что ещё зовётся Сатурном, и ведь чистая, без примесей.
Добавленная в пищу, священная субстанция делала оную амброзией, питьё превращала в нектар, из неё готовились амниотики, без которых невозможно создавать химер и хомункулусов; кровь Сатурна – сама суть биотека. Но в чистом виде она легко убивала взрослого плебея… или молодого слона.
Тело Гая парализовало болью, спазм разбил и без того слишком чувствительные мышцы, вызвав пугающее волнение под кожей, словно корчи поразили всё его существо. Жар заставил вены взбухнуть и выбил из кожи горячий пот, лёгкие с шумом втягивают воздух, но Гай чувствует, как тот густеет в горле, а все внутренности зудят от миллионов маленьких горячих игл. Кровь Сатурна наполнила его собственную кровеносную систему, тиски жара охватили мозг и глаза закатились.
После инъекции младшие авгуры стали внимательно наблюдать за троицей, регистрируя состояние письменно. Они замеряли температуру, проверяли реакцию зрачков на свет, дыхание, а биопровидец следил за образцами и за учениками, утопая в клубах ладана.
– Номер первый?
– Состояние стабильное, учитель.
– Номер второй?
– Состояние стабильное.
– Ну, а, хе-кхе, бракованный?
Ответа не последовало. Двумя широкими шагами биопровидец оказался рядом с Гаем
– Хм?
– Прости, учитель, глаза закатились, не могу проверить реакцию зрачка. К тому же мелкая судорога…
– Это не судорога, всего лишь беспорядочные мышечные сокращения малой силы и высокой интенсивности. Температура в норме, пульс учащённый, хм, губы шевелятся… будто шепчет что-то.
– Веки, учитель…
– Вижу.
Веки ребёнка были приоткрыты, но за ними – только перевитые набухшими сосудами склеры, а зрачки пропали, видимо, уставившись куда-то в лобные доли мозга.
– Следи за признаками припадка. В случае смерти… кхм-м-м… потеря будет невелика. Порода должна оставаться чистой.
Испытание кровью Целума проводилось только один раз в жизни, только в семьях нобилей, даже миноры не подлежали такому удару. Высочайший вызов для всех систем, выявлявший любые потенциальные изъяны и устранявший их, если тело могло продержаться достаточно долго. Никто из прошедших испытание никогда не имел проблем со здоровьем, оставался иммунным к большинству смертельных болезней, доживал до глубокой старости, сохраняя силы… если наследники оказывались слишком мягкими, а враги – нерасторопными. Ну, а менее крепкие испытуемые избавляли генофонд от дефектных генов. Такое, правда, происходило очень редко, всё же, благодаря полутора тысячам лет евгеники высшая знать империи превратилась в героев древних мифов, некоторые из них могли бы на равным побороться с Эркулесом.