– Асукай-сан, вы нашли разгадку?
Она посмотрела на говорившего с ней Кацураги. На лице бывшего детектива застыло выражение сильнейшего гнева. Кацураги, напротив, был холоден и спокоен. Его поведение казалось жестоким.
– В этом доме скрывается ваш заклятый враг. А значит, среди нас есть лжец в маске… нет, среди нас прячется настоящее чудовище!
– Ты все знал заранее?
– Я не мог понять мотива для убийства Цубасы. Ваша причастность была одной из самых маловероятных версий. Я был искренне удивлен, услышав вашу историю.
Не удовлетворившись его ответом, Асукай покачала головой.
В комнате внезапно стало заметно темнее. Что-то преградило поступавший из коридора свет.
Фумио Такарада. Мужчина вернулся, обеспокоенный состоянием Асукай.
Такаюки Такарада. Мужчина, почесывая подбородок, внимательно смотрел на ослабшую Асукай.
Коидэ. Девушка пристально изучала нас, не скрывая своего интереса.
Тосиюки Кугасима. Видя состояние Асукай, он поджал губы и озабоченно качал головой.
Все четверо стояли спиной к свету, и их лица оказались в тени. От этого становилось еще страшнее.
Чудовище засуетилось.
Я задрожал от страха.
– Но… это еще не всё, – тихо прошептал Кацураги. Он сказал это так тихо, что его могли слышать только мы с Асукай. Мой друг, теперь похожий на призрак, смотрел на меня горящими глазами.
На мгновение мне показалось, что Кацураги и сам превратился в чудовище.
Почему он был так холоден с Асукай? Почему поступал так жестоко?
Я перестал понимать, что происходит.
– Асукай-сан, – Кацураги говорил тихо и монотонно, словно произносил проклятие. – Тайны особняка и этих людей… я раскрою их все.
Часть II. Катастрофа
Босх знал, что стиль можно подделать, но в этом тексте его что-то смущало. Все та же напыщенность, все те же высокопарные фразы и беспомощные, нелепые рифмы. В груди тягостно заныло. «Это он, – думал Босх. – Это он».
Моя единственная и неповторимая, моя волшебная принцесса… В тот самый день, когда я встретила ее, в моей жизни наконец появились яркие краски.
Посмотрите на нее. Асукай Хикару. Я сразу замечаю ее на платформе там, где останавливается восьмой вагон. Наше любимое место. Когда я прихожу на платформу, она уже ждет меня там. Ее дыхание превращается в белый пар.
Надеюсь, что на этот раз я не заставила ее долго ждать.
Сегодня она должна была переодеться в зимнюю форму. Длинные рукава ее свитера так мило торчат из-под зимней курточки… Замерзшая ладонь, покрасневшая от холода, быстро перелистывает страницы книги в мягкой обложке. Я помню, как она мило жаловалась, что не может надеть перчатки, ведь в них неудобно писать сообщения на смартфоне. Мне это показалось забавным; пожалуй, подарю ей на день рождения в ноябре пару митенок – перчаток без пальчиков.
– Доброе утро! – говорю я, обнимая ее со спины. Ее тело теплое и мягкое – все дело в толстом свитере. – Тебе так идет зимняя форма!
– Откуда столько энергии с утра? – раздраженно спрашивает Хикару. – Смотри, поезд уже идет. Отпусти!
– Никаких мыслей по поводу зимней формы?
– Да, да, она милая!
– Блин.
Подошел поезд, Хикару садится на наше привычное место в конце восьмого вагона. Я сажусь рядом с ней. Путь до школы занимает двадцать три минуты. Мое самое любимое время дня! Возвращаемся мы по отдельности, ведь я остаюсь в клубе после уроков, к тому же мы учимся в разных классах. Но сейчас я могу провести время с Хикару. Это только наше время, чтобы вести непринужденные разговоры, слушать новый музыкальный альбом, который я купила вчера, договариваться насчет обеда и совместных планов на выходные – в общем, делать все, что мы пожелаем.
Сегодня моя очередь выбирать занятие.
– Я принесла твой портрет с недавнего места преступления…
– Что?
Я уже собираюсь достать из портфеля свой этюдник, но Хикару останавливает меня.
– Не здесь! Слишком много людей, я стесняюсь.
– Но почему? Ты хорошо получилась…
– Я не против посмотреть, но не здесь! – шипит она, округлив глаза. – На крыше школы в обед, хорошо?
– Обещаешь?.. Хорошо!
Довольная, я убираю этюдник, и мы продолжаем болтать.
– Ты должна серьезнее относиться к своим работам.
Крепкий на вид старшеклассник из художественного клуба всегда учил меня, что я «должна» и «не должна» делать. Я рисую потому, что мне это нравится, а не из-за конкурсов и соревнований; честно говоря, меня вообще мало интересует мнение других людей. Что в этом плохого? Но я не смогла отказать. Вскоре я поняла, что рисовать для конкурсов совсем невесело. Я все время чувствовала себя обязанной и почти потеряла интерес к рисованию.