— Блять... блять... — вот оно. — Кто ты? Где я?
Донаван вертит головой туда-сюда между мной и комнатой, пока осматривается. Его бледная, почти прозрачная кожа покрылась мурашками, а сам он дрожит, как испуганная собака.
Я прищуриваюсь, хватаю единственный свободный деревянный стул в комнате, разворачиваю его и сажусь, облокотившись предплечьями на спинку. Я крепко сжимаю перочинный нож между большим и указательным пальцами, проводя кончиком лезвия по подушечке другого большого пальца. И изо всех сил пытаюсь скрыть скучающее выражение лица.
— Донован. — Мой голос заставляет его дрожать еще сильнее. Блять, я еще даже не прикоснулся к нему.
— Ч… чего ты хочешь? — Заикается он. Его глаза расширяются, блестя от страха, и я начинаю беспокоиться, что он потеряет сознание еще до того, как мы доберемся до самой приятной части.
— Тебе, наверное, интересно, почему ты здесь?
Донаван яростно кивает, все еще оглядывая комнату.
— Меня зовут Эзра Сильваро, и ты – VIP-гость в моем доме. Формально он известен тебе как поместье Найтчерч, но сегодня ты будешь знать его как... свой собственный частный ад.
Донаван начинает всхлипывать, дергая за веревки. Ужас запечатлен на его лице, когда он хнычет, сопли смешиваются со слезами, а лицо приобретает нездоровый оттенок красного.
— Пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня, я никому не скажу. — Плачет он.
Я провожу пальцами по щетине на подбородке.
— Понимаешь, я не могу этого сделать, Донаван, потому что, видишь ли, я все слышал о тебе и о том, что полиция разыскивает тебя в связи со смертью трех маленьких девочек. Ничего не напоминает?
Он медленно качает головой, его лицо искажено от того, как сильно он сейчас плачет. Блять, какой же он уродливый. Я поднимаюсь на ноги, мое терпение по отношению к этому ублюдку иссякло.
Этот человек одолел этих детей и причинил им вред. Монстр, о котором тебе говорит мать, прячется под твоей кроватью, а этот – был здесь, слабый и умоляющий, в одних трусах, готовый встретиться с монстром под своей собственной кроватью.
Я подхожу к нему, все еще ожидая какого-то ответа на свой вопрос, но он все еще сидит, всхлипывая про себя. Из уголков его отвратительного рта стекает слюна.
Внезапно, без предупреждения и без каких-либо слов со стороны Донавана, я со всей силы вонзаю свой перочинный нож в его бедро. Он кричит в агонии и, без сомнения, в шоке, его глаза выпучиваются, и он в ужасе смотрит на нож, торчащий из его ноги.
— АААА, БЛЯТЬ, БЛЯТЬ.
Крики звучат для меня как музыка, когда я глубоко вдыхаю, как будто его страдания превратились в кислород, и мои изголодавшиеся легкие снова могут дышать.
Я вырываю нож из его бедра, вытирая темно-красную жидкость о свои джинсы. Его кровь окрашивает джинсы, как красивая краска чистую бумагу.
— Теперь ты готов говорить, Донни? — Спрашиваю я. Он продолжает выть, боже, как это чертовски раздражает.
Сопли и слезы продолжают литься по его лицу.
— Я расскажу тебе все, что угодно. — Он всхлипывает, когда я улыбаюсь, проводя языком по своим клыкам.
— О, я знаю, что расскажешь, Донни. Теперь давай начнем с того, почему ты убил своих падчериц и их подругу. Трех невинных детей. Чьих-то дочерей, внучек. Скажи мне, Донни. Что заставило тебя это сделать?
Он смотрит на меня со страхом и отчаянием в своих маленьких глазках-бусинках.
— Я не хотел их убивать, я просто... просто...
УДАР.
Я вонзаю нож в другое его бедро, на этот раз мгновенно вырывая его обратно. Он визжит как сука, яростно вырываясь из веревок. Но он никуда не денется. Он – моя игрушка, и я еще далеко не закончил играть с ним сегодня.
— Тебе нужно говорить быстрее, Донни, я занятой человек. Я не могу тратить весь день на это.
— Это были фотографии, я просто хотел сделать несколько снимков. Один парень сказал, что купит несколько фотографий девочек, предложил мне десять штук.… они начали плакать, говоря, что расскажут маме. Я запаниковал.
Мой желудок скрутило от отвращения.
— Итак, ты задушил их. По крайней мере, я думаю, что так написано в полицейском отчете. Ты заставил замолчать троих детей навсегда, чтобы они не смогли разоблачить тебя как извращенца, которым ты и являешься?! — Моя кровь вскипела. Руки тряслись, я изо всех сил пытаюсь сдержаться.
— Пожалуйста, я не хотел...
Я бью кулаком в лицо, сильно ударяя его по скуле. Его голова откидывается в сторону, изо рта на пол брызжет кровь.
Он хнычет в отчаянии.
Идя в дальний конец большой комнаты, я беру большой черный рюкзак, который держу здесь, когда играю в свои игры. В нем ножи, электрошокеры, пилы, – практически все, что может понадобиться такому человеку, как я. Мой собственный мешок с сокровищами.
Я извлекаю из сумки лежащий на дне кабель.
— Теперь ты оборвал жизни этих невинных девочек одним из самых ужасных способов, так что, Донаван, прежде чем ты умрешь, я хотел бы дать тебе немного почувствовать, на что будет похож ад.
С этими словами я оборачиваю кабель вокруг его горла, затягивая так сильно, как только позволяют мои руки.
Его глаза выпучиваются, а лицо краснеет до того же цвета, что и кровь на бетонном полу, пока я продолжаю затягивать, перекрывая доступ воздуха и сдавливая трахею.
Он бьется в конвульсиях, цвет его лица быстро меняется с красного на фиолетовый. Я вижу, что он начинает терять сознание. Как раз в тот момент, когда он собирается потерять сознание, я отпускаю кабель. Это тяжелая работа, но кто-то же должен ее выполнять.
Донаван отчаянно вдыхает, кашляя и задыхаясь, пытаясь вернуть себе самообладание. Однако, как только его дыхание начинает нормализовываться, я снова хватаю кабель, туго натягиваю его у горла и снова перекрываю подачу воздуха, ожидая, пока он будет балансировать на краю, прежде чем я сдамся и подвергну его всему этому снова.
Чувство спокойствия охватывает меня, когда я впитываю его крики и ужас. Это как наркотик, только ничто из того, что я когда-либо принимал, не могло вызвать такой эйфории. Это что-то потустороннее.
Боль в моей собственной голове мучительна и дика, но это все, что я когда-либо знал, и это все, что я когда-либо буду знать. Все, чего я хочу, – причинять эту боль другим. Заставить их страдать.
Не знаю, сколько раз я буду повторять эту пытку над Донованом. Наверное, пока не надоест или не начнут болеть руки, но в любом случае к концу дня он будет мертв, и мир избавится от еще одного извращенного монстра. Жаль только, что мир так и не избавится от еще одного монстра вроде меня.
Глава 13
Беннетт
Теодора Олкотт Март 1911 г.
Прошло всего два месяца, а я уже не могу вспомнить, какой была моя жизнь до Найтчерч. Это место похоже на сон. Если бы только мама и папа могли видеть меня сейчас. Я писала им несколько раз за последние пару месяцев, но, к сожалению, не получила ответа. Уверена, папа просто занят на ферме, а маме нужно заботиться о моих сестрах, так что сейчас я не могу ожидать от них слишком многого. Карлос начал уделять мне внимание. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Его глаза сверкают, как сапфиры. Я знаю, что испытывать к нему такие чувства – грех, но, клянусь, иногда, когда я купаюсь в озере, он наблюдает за мной из леса. Спрятавшись. Мне нравится мысль о том, что он наблюдает за мной. Я никогда раньше не была с мужчиной, но когда нахожусь в его присутствии, все, о чем я могу думать, – это каково было бы ощутить его прикосновение. Я представляю его губы, нежно ласкающие чувствительное местечко под моим ухом, и его пальцы, скользящие ниже, между моих ног. Я должна остановиться. Одно то, что я пишу это, заставляет меня хихикать, как маленького ребенка. Женевьева была так добра ко мне, что мне не следовало бы так думать о ее муже, но я просто не могу остановиться. Погода только начала становиться значительно теплее, и сейчас как никогда заманчиво просто провести время на свежем воздухе. Здесь просто бесконечное пространство. Я всегда любила прогулки на свежем воздухе, а теперь могу предаваться им сколько угодно. Мне пора идти, так как у меня много работы. Я знаю, что сегодня увижу Карлоса, и мой желудок уже скручивается в узел. Ничто не может стереть эту улыбку. Как мне так повезло?!