Эстель улыбнулась, продолжая пить чай. Она напомнила мне хрупкую куклу. Такую, которая сломается, если ее обнять слишком крепко.
Я хотела докопаться до сути того, что ей пришлось пережить с Андреасом, но она не говорила ни слова.
Она явно была напугана, и я не могла не задаться вопросом, имел ли Эзра хоть какое-то представление обо всем этом. Мне было трудно поверить, что он вообще не имел ни малейшего представления.
Дверь в гостиную распахивается, когда входит Андреас. Чем больше я смотрю на него, тем больше понимаю, насколько он большой и пугающий на самом деле.
В голове всплывает ночь на кухне после моей ссоры с Карой. Тебе понравилось бить кулаком ей в лицо? Я слегка вздрагиваю при этом воспоминании.
— Дамы, — Андреас кивает в сторону стола. — Чем обязаны удовольствию, Беннетт?
Я встаю со стула, бросая салфетку на стол. Я не буду здесь задерживаться.
— Я как раз говорила Эстель, что, поскольку приближается Хэллоуин, может быть, мы могли бы устроить вечеринку здесь, в Найтчерч. Пусть все увидят, какие вы все удивительные, а их истории о привидениях – не более чем детские сплетни.
Андреас смотрит на меня. На его лице суровое выражение. Он ни за что не согласится на мою идею, ни за что...
— Думаю, это замечательная идея. — Его рот растянулся в самой неестественной, ужасающей улыбке, которая на самом деле заставила меня вздрогнуть. — Полагаю, именно ты будешь организовывать это?
Я кашлянула, прочищая горло, все еще удивленная его реакцией.
— Эмм ... Да, да, конечно. — Заикалась я.
— Отлично, что ж, тогда решено. Тридцать первого октября мы открываем поместье Найтчерч.
Остаток дня прошел в подготовке к Хэллоуину и перебирании в памяти каждого слова Андреаса Сильваро, сказанного мне в надежде, что я смогу понять, почему, во имя всего святого, он согласился открыть свой дом.
Однако я не собиралась жаловаться на это. Это был прекрасный шанс показать всем жителям Сидар-Кросс, в том числе и Хантеру Джексону, что в стенах этого старого дома не прячутся призраки и гоблины. Просто непонятная семья с отцом, который напугал меня до смерти, и сыном, который подарил мне самый умопомрачительный оргазм за всю мою жизнь. Да, пожалуй, я опущу эти подробности.
К восьми вечера, когда Милли появилась у моей двери, я была более чем счастлива расслабиться и обсудить с ней планы о том, как мы могли бы сделать эту вечеринку еще более потрясающей.
— Как насчет бумажных фонариков, серебряных и золотых, подвешенных к балкам в бальном зале? — взволнованно защебетала Милли. Она опустилась на колени, а потом устроилась с ногами на моей кровати, поедая попкорн и подкидывая мне идеи.
— А как, по-твоему, мы заберемся на балки в бальном зале? Полетим?
Мы обе рассмеялись.
— Должен быть какой-то способ. Давай, Беннетт, ты за это отвечаешь, и должна проявить творческий подход.
Я закатила глаза.
— Я проявляю творческий подход, и уже сказала, что мы можем сделать паутину и прочее дерьмо… Не знаю.
Милли улыбнулась мне. Ее тонкие черты лица просияли.
— Это будет потрясающе, — сказала она низким голосом.
— Да. — Согласилась я. — Так и есть.
Сидя на кровати, Милли начала перебирать своими тонкими пальцами мои волосы.
— Ты когда-нибудь заплетала волосы в косы? — Спрашивает она.
— Эм ... иногда, я думаю.
Она начала приподнимать блестящие темные пряди моих волос и заплетать их в маленькие косички.
— Моя мама все время заплетала мне волосы в косу. — Я почувствовала грусть в голосе Милли, когда она произнесла эти слова.
— Что случилось? С твоей мамой? — Я не хотела совать нос в чужие дела, но мне хотелось хоть немного облегчить боль, которую я слышала в голосе Милли. Сердечная боль была очевидна, и мне хотелось просто залезть в ее сердце и вырвать эту боль.
— Она была больна ... она... — В ее голосе слышалась заминка, словно она боролась со слезами.
— Ты поэтому здесь? — Спросила я. — В Найтчерч.
Я слышу тихий вздох, слетающий с ее губ.
— Да. — Она продолжает заплетать мне волосы. — Верно.
Я глубоко вдыхаю.
— Знаешь, ты можешь поговорить со мной в любое время. О своей матери, может быть, об отце? О чем хочешь.
На несколько мгновений между нами воцаряется молчание.
— Может, поговорим о чем-нибудь менее депрессивном? — Она выдавливает из себя тихий смешок, когда я поворачиваю голову, возвращая натянутую улыбку.
— Конечно. — Зачем раздувать огонь там, где он не нужен. Так же, как в случае с Эстель. Ненавижу лезть в дела, которые меня не касаются. Никогда не стану одной из таких людей.
— Итак... Эзра.
Его имя звучит так, будто я только что получила пулю. Чувственную, прекрасную, мучительную пулю... но все же пулю.
— А что насчет него? — С каких это пор мой голос стал таким писклявым?
Я почти чувствую, как Милли ухмыляется у меня за спиной.
— Он тебе нравится, правда?
Я подумываю отрицать это; сказать ей, что все это, должно быть, у нее в голове, но это сделало бы меня самой большой гребаной лгуньей в мире.
— Уф! — Я бью ладонью по лицу, которое, почти уверена, приобретает довольно непривлекательный оттенок розового. — Да, он мне действительно нравится, но он… он такой раздражающий. Его так трудно понять.
— А ты ему нравишься? — Спрашивает она, заплетая одну косу и вытягивая тонкие пряди из моих волос, чтобы начать следующую.
— Думаю, что да. То есть… Я надеюсь, что да. Просто в одну минуту он отталкивает меня, а в следующую... он уже весь во мне.
Я жду реакции Милли. Мне кажется, что я уже рассказала слишком много, но мне отчаянно нужно с кем-нибудь поговорить обо всей этой запутанной ситуации, в которой я оказалась.
Милли не отвечает. Я начинаю задаваться вопросом, не обидела ли я ее или что-то в этом роде. Я поворачиваюсь к ней лицом, прежде чем она успевает закончить заплетать.
— Тебя интересует Эзра? — Мне нужно спросить. Этот вопрос уже долгое время не дает мне покоя.
Я ожидаю увидеть румянец, смущенную реакцию, что угодно, только не то, с чем столкнусь, когда Милли заливается смехом. Я поджимаю губы в замешательстве.
— Боже, нет. — Она продолжает подвывать от смеха.
— Ладно, ладно, Господи, он не так уж плохо выглядит. — Хихикаю я.
Кажется, ревность во мне внезапно переросла в защитную реакцию.
Смех Милли затихает.
— Нет, конечно, нет, — улыбается она. — Просто я вроде как неравнодушна к кое-кому другому.
Мои глаза расширяются от ее признания. Я поворачиваюсь всем телом и сажусь перед ней, скрестив ноги.
— Боже мой, к кому?
Милли смеется.
— К Калебу… Калебу Фоксу.
Я делаю паузу, пытаясь вспомнить, кого она имеет в виду.
— Калеб? Друг Эзры? — В моей памяти промелькнули воспоминания, и я вспомнила красивого парня с озорной ухмылкой. Выбритые темно-русые волосы и глаза цвета нефрита.