Недостатка в активной деятельности на этих похоронах не было. Изготовление приглашений, принятие венков, телеграмм и посланий, отпугивание журналистов, выслушивание соболезнований и контроль работы поваров, одним словом, подготовка поминок изнурила бы самого выносливого. Моей помощи почти не требовалось. Патрокл не останавливался передохнуть ни на минуту. В мгновение ока по его распоряжению привезли гроб для Хулии. Увидев ящик, мы поняли, что для каждого члена семьи уже изготовлен личный саркофаг. Они впечатляли. На крышках были выгравированы силуэты умерших, точно повторяющие особенности покоящихся в них тел.
Патрокл также отвечал за иллюминацию. Она представляла собой гигантский сверкающий крест в сопровождении светового шоу прожекторов, создававших золотистое сияние вокруг тела Хулии. Кроме того, Патрокл нашел время успокоить Талию, с которой случилась истерика то ли от тяжести пережитого, то ли от новости о том, что у нее есть новенький гроб. Я ушел раньше, чем у нее случился приступ. Мое присутствие все равно было бы бесполезно. Вернувшись в дом, я застал ее спящей. Врач щупал ее пульс, чувствовался запах этилового спирта после укола, у нее было умиротворенное лицо, как у девочки, доевшей свой мятный леденец.
Единственным обстоятельством, на которое Патрокл не мог влиять, была непогода. Он жаловался, что не бывает ни соответствующих связей, ни рычагов влияния на стихию. Тесть затрясся от бешенства, когда снова пошел дождь, и стулья во дворе намокли. Однако он совладал с гневом, понимая, что предъявлять претензии за неудобства некому.
Окончательно Патрокл пришел в себя, когда к дому подъехала скорая помощь. Она остановилась посреди улицы, перекрыв движение, поскольку во всем квартале не нашлось бы и пятидесяти сантиметров свободного пространства, чтобы припарковать игрушечный грузовичок.
– Я ни за что не позволю, чтобы даже иголка уколола тело моей дочери, – заорал Патрокл, после того как санитары объяснили ему, что прибыли забрать трупы для вскрытия.
– Вы не можете решать. Это процедура обязательна в случае подозрения на насильственную смерть.
– Я поговорю с вашими начальниками и решу дело.
– У нас распоряжение полиции.
– Идите командовать у себя дома, если вам жены разрешат. Здесь я самоуправства не потерплю. Если вы самостоятельно не исчезните с моей территории, я выставлю вас силой.
– Мы выполняем распоряжение главного инспектора.
– Передайте главному инспектору, чтобы зашел ко мне поговорить.
Я решился подойти к гробу на закате. Вдалеке ревела сирена. Только что закончился дождь, из-за которого в комнате весь день было сумрачно. Свет возвращается и создает иллюзию обратного хода времени, которое после заката рассеивается в отступлении. Красные всполохи горят за окнами, заливая пол кровавыми отсветами.
Лицо Хулии потеряло синеватый оттенок. Чудеса грима и бальзамирования. Алые губы, навеки по-девичьи румяная кожа. На меня находит страх. Неужели ее губы шевельнулись? Мелкая дрожь пробежала по коже? Пристально смотрю на нее. Даже если что-то с ней произошло, то это не было проявлением жизни. Это как механическое моргание пластмассовой куклы. Хулию превратили в зомби-манекен. Дизайнеры умертвили последнюю живую клетку в ее теле. Такую я ее не люблю. Я не хочу запомнить ее намазанной гримом, словно модницу на вечеринке. Я не смирился с ее смертью и не приемлю ее суррогат. Пластиковому яблоку я предпочту натуральный плод, пусть ему и суждено сгнить.
Выхожу из комнаты с ощущением, будто Хулия меня оттуда прогнала. Возможно, мои мысли осквернили ее память. В соседней комнате встречаю Ликурга с Хустиной. Они молча сидят рядом. На их лицах выражение голодающего, довольствующегося порцией чечевицы. Сажусь рядом с ними. Они считают, что обязаны выразить мне соболезнование. Набившие оскомину фразы. Ликург чем-то обеспокоен. Он хочет что-то мне рассказать. Взвешивает, уместно ли это в такой момент. Не может удержаться. Делиться со мной новостью о покупке машины. Новенький «Фольксваген-Сантана» темно-бордового цвета. Он описывает машину с лаской и благоговением, словно говорит о любимой женщине. Никогда не слышал от Ликурга более вдохновенных слов. Он не произносит, а творит молитву, говоря об автомобиле. Его не отвлекает суматоха вокруг. Он не обращает внимания ни на труп Хулии, ни на провокации со стороны Ольги, бросившей его навсегда. Он не замечает бедер Ольги, которая расположилась в прощальном зале у него на виду, задрав юбку, как бы приглашая насладиться видом ее крепких восхитительных ляжек.