– Но если ты его не узнаёшь, если между этими голосами нет ничего общего, откуда тебе знать, что это Алекс?
– Я уверена, что это он, именно потому, что я его не узнаю. А не узнаю из-за того, что он притворяется. А притворяется он, так как с его стороны было бы некрасиво так нагло надоедать девушке.
Несколько секунд моя коленка под столом прикасалась к бедру Хулии. Я затаил дыхание. Моя конечность уперлась в ее плоть, устроилась в ней поудобнее и, довольная, уснула. Хулия убрала ноги. Твою мать!
Хулия не заметила вторжения. Она сосредоточенно продолжала рассказывать о странных телефонных звонках. От тревоги на ней не было лица, даже губы потеряли очертания. Как бы оно не превратилось в пустой овал. Я решил ее поддержать и позаботиться о том, чтобы Ольга была в безопасности. «Причин бояться Алекса нет, – сказал я. – Он находится в психиатрической лечебнице в Сукре, за сотни километров отсюда. Я поклялся лично запихнуть его в самолет Боливийских авиалиний, если семья не сдержала слова и не упекла его в больницу.
– Они повезут бедняжку в Сукре в смирительной рубашке. Страшно представить, – огорчилась Хулия.
– Связывать его необязательно. Укол парализующего препарата превратит его в статую. Чудодейственное средство.
– Не хочу знать, как над Алексом издеваются. Только не из-за меня.
– Тебя не отпускает чувство вины?
– Не всегда, Хонас. Я отдаюсь ему как хобби.
– Я был профессионалом в этом деле. В детстве мне приходилось нелегко. Я сочувствовал всему, что дышит. Отказывался от куриного мяса, потому что думал, что сжую мать своего любимого цыпленка. Не мог смотреть, как подстригают розовые кусты. Я думал, что растения чувствуют боль.
– Они действительно чувствуют. Я читала, – просветила меня Хулия.
– Не будь жестока, освободи меня от подробностей. Не хочу чувствовать себя убийцей, даря девушкам цветы.
Она схватила меня за кончик носа. От ее пальцев исходил аромат лаванды. С видом заговорщика она сказала:
– Зятек, не упоминал бы ты ни про цветы, ни про девушек в моем присутствии. Я ведь сплетница и могу рассказать все Талии… Неугомонный. Не забывай, ты только что превратился в безработного. Брось заигрывания. Лучше поищи новую работу.
– Зачем мне снова устраиваться на работу? У меня есть фотостудия.
– Хм, я и забыла. Помню, тебя захватывала фотография.
– Это мое тайное призвание. Я не афиширую свое пристрастие, чтобы меня не заставили им заниматься всерьез.
Впечатлительная Хулия прониклась моими словами. Ветер трепал ее волосы. Она слушала меня с легким отстранением, как слушают песни Мерседес Соса [18].
– Я тоже обожаю фотографию. Влюбилась в нее из-за одного фильма. Героиню изнасиловал циничный богач. У нее не было доказательств его вины. Она следила за ним несколько дней с маленьким фотоаппаратом, пока не сфотографировала в компрометирующей ситуации. Я смотрела этот фильм по телевизору. Хотя он меня не особо впечатлил.
– Странный фильм. Не припомню такой истории… Очевидно тот, кто его снял, не разбирается в искусстве фотографии. Представляешь себе Ван Гога, с палитрой и кистью выслеживающего преступника, чтобы написать его портрет? Для меня фотография никак не инструмент полицейского и не оружие частного детектива, ведущего слежку за неверными мужьями и женами.
Лишь закончив говорить, я понял, что, возможно, оскорбил Хулию. Ее интерес к фильму коренился в произошедшем с ней несчастье.
– Какие благородные суждения! Если сотрудничать с полицией для тебя зазорно, чем тогда планируешь заниматься? Снимать задницы ангелов?
– Нет. Я жажду снимать голых самок. У меня гипертяга к эротике. Ты не знала?
– Всегда так думала. У тебя лицо развратника, – сказала она с двусмысленной улыбкой.
– Не потерплю, чтобы ты обзывала меня развратником. Фотографировать обнаженное тело – это современное искусство в самом высоком понимании. Таким мужчинам, как я, недостаточно видеть красоту, которой женщины одаривают белый свет, мы хотим преподнести ее сервированной для наслаждения публики, – разговор становился все менее сухим и более открытым, как рот Хулии.
– А ты хорошо справляешься с сервировкой? – спросила Хулия.
– Она мне не интересна, я не люблю хвастаться. Мое единственное намерение – взволновать публику.
– Я пытаюсь понять уровень твоего профессионализма, потому что хочу у тебя учиться. Университет меня выматывает. Мне нужно хобби. Проявлять фотографии и тому подобное. Возьмешь меня в ученицы?
– Ты только что автоматически записалась на курс. Уроки прослушаешь в студии, – сказал я и пожалел, что так быстро согласился.
18