Трубку взяла сама Хулия.
– Ненавижу извинения по телефону, – сказала она.
– Не переживай. Я не стану требовать, чтобы ты оправдывалась за отсутствие терпения. Тебе нужно было подождать меня пятнадцать минут, – парировал я.
– Я целый час выслушивала комплименты твоего китайца.
– Японца, если быть точным.
– Будь он хоть вьетнамцем или корейцем, его комплименты были пресными и безвкусными, как их сладости из риса.
– Я передам ему, чтобы подбирал слова поострее, – пообещал я.
– Жду твоих извинений за прогул, – сказала она прямо.
– Я не пришел, потому что я думал, что ты не явишься. Ненавижу оставаться в дураках. Теперь, после того как ты продемонстрировала свою пунктуальность, я обязательно буду приходить.
– Знаешь, Хонас, как называется такая подозрительность?
– Реализм. Самолюбие.
– Она называется паранойя. Параноики всегда делают шаг назад, им кажется, что все вокруг к ним враждебно настроены.
– Ты изучаешь ветеринарию или психологию?
– Ветеринарию, нас учат иметь дело с такими, как ты.
На следующий день мы начали занятия. Было жалко проводить всю вторую половину дня в заточением в студии. Потерю драгоценного летнего времени Хулия компенсировала горячим желанием учиться и неуемным энтузиазмом. Меня забавляло происходящее. Я разобрал для нее фотоаппарат и рассказал о его электронной анатомии, функциях. «Это искусственный глаз, который улавливает изображение», – объяснял я. И старался очаровать ее светописью. Рисунок карандашами из света – дал я определение фотографии. Андрес, вошедший в этот момент в комнату, скептически улыбнулся. Он прерывал нас безо всякой на то причины. Когда я осознал его претензии на Хулию, то строго запретил вторгаться в кабинет без спросу.
– Не будь с ним суров. Ты мне напоминаешь папу, – сказала Хулия.
– Этот китаеза может и заревновать, – объяснил я.
– Заревновать кого?
– Тебя, меня, не важно кого. Раз у него есть свой кабинет, то нечего соваться в мой.
Ноги Хулии были настоящим соблазном. Не проходило и пяти минут, чтобы я украдкой не любовался ими. В то время как мои глаза ползли по ним вверх, кровь по всему телу испарялась, и я за секунду высыхал изнутри, словно виноградина, ставшая изюмом. В конце восхождения я горевал, что мои глаза не снабжены лазерами, которые позволили бы заглянуть глубже. Но впереди и без того угадывалось влажное приветливое ущелье.
Хулия выставляла свои бедра напоказ щедро и беззастенчиво, однако заботливо прикрывала их подолом, когда входил Андрес. Она слушала мои объяснения невнимательно. Ее рассеянность неожиданно сменялась рассказом об университетских делах, о прелести кастрации собак. Или она говорила о своих подругах, описывая их с нежностью – ретушь, которая не могла заставить меня забыть о том, как эти ангелочки ее эксплуатировали.
Я теряю счет дням, которые мы проводим вместе в студии. Она проникается доверием ко мне. Занимает более непринужденные позы, взору открывается продолжение ее бедер. Я огорчаюсь, когда она приходит не в юбке, поскольку теряю возможность следить за парадом ее трусиков. Каждый день она приходит в новых, их гамма насчитывает более двенадцати цветов. Иногда она делает откровенные признания.
– Расскажу – не поверишь. У меня паралич губ. После того как Алекс надо мною надругался, я никого не могу целовать в губы.
– Целуй в щеку, большинство проходимцев не заслуживают большего, – высказал я свое мнение.
– Сейчас за мной увивается кое-кто, и он мне нравится. Мы проводим вместе все выходные. У нас романтика, как в старинной любовной балладе. Мне хочется сблизиться с ним. Но когда наступает такой момент, во мне просыпается отвращение.
– И тебя это беспокоит, Хулия? Должно быть, твой кавалер походит на Квазимодо. Тогда понятно, почему ты его отвергаешь.
– Не говори глупостей. Он милый. Умный. Привлекательнее тебя. Хорошо зарабатывает.
– Хулия, я за километр вижу, что Алекс спровоцировал в тебе неприязнь ко всем мужчинам. Хочешь мой совет? Когда в следующий раз твой карамельный принц полезет целоваться, вместо поцелуя укуси его. Ты моментально преодолеешь свой паралич.
Походы в студию показали мне, на какую участь я обрек бизнес. Японец превратил эти квадратные метры в свои личные владения. Мое присутствие его раздражало. Только недостаток смелости мешал ему подсластить мой кофе цианидом. Однако открыто проявлять неудовольствие он не решался, ведя себя до приторности приветливо и льстиво. Он постоянно предлагал свою помощь, его покорность выводила меня из себя. В отместку я попросил показать мне счета.