– Слышишь котика? Где он? Наверное, от голода плачет. Вы его кормите вообще?
Я думал, Хулия не любит домашних животных. Но это обессиленное мяуканье разжалобило бы маршала Геринга. Вездесущие попискивание просто витает в воздухе, как будто его издает неприкаянный призрак семейства кошачьих.
Мы заглянули под кровать, в гардеробную, в туалет. Никаких следов. Шум доносится с заднего дворика. Заходим туда, мяуканье усиливается. Оно исходит из канализации. Понимаю, в чем дело. Вода из этой части дома отводится в главный двор по трубе, открытой с одной стороны и перегороженной решеткой с другой. Животное забралось туда через вход и прошло по ней до перекрытого выхода. Вернуться оно не смогло. За решеткой виднелась кошачья голова.
– Пойдем во двор. Если он вошел с той стороны, то и выйдет там же. Мы будем звать его у конца трубы, чтобы он понял, куда возвращаться, – предложила Хулия и спросила меня затем: – Как зовут котика?
Никогда не интересовался, отзывается ли эта тварь на какое-нибудь имя. Я наскоро окрестил его:
– Петуния.
– Петуния? Как странно. Я думала, это кот, а не кошка.
– Это кот, но он расхаживает такой кокетливой женственной походкой, что я не удержался от соблазна дать ему кличку, соответствующую его наклонностям, – бесстыдно оклеветал я кота.
– Петуния, иди сюда, вернись, родной, – звала Хулия и слышала в ответ только отчаянное мяу-мяу. Я не понимал, почему зверь отказывался покидать трубу: в знак протеста против обращения его в другую ориентацию или в силу невозможности развернуться, потому что он, как мотоцикл, не способен передвигаться задним ходом.
Хулия звала его, пока не охрипла. Я видел в ее лице доброту, неподдельную, настоящую. Ее дружелюбие не было лишено эгоизма, чувства превосходства над простыми смертными, но ее самолюбие было детским и самозабвенным. Возможно, Хулия угадала в злоключении животного то же опрометчивое безрассудство, с которым она попадала в любовные перипетии. Как она не похожа на меня! Как мне не достает ее чистоты! Если бы мне вздумалось загрустить, то моя зрелость задушила бы печаль, а ее остатки развеяла бы похоть.
Мне было ясно, что кот не выберется из трубы и умрет там от голода. Вывод: ружейным выстрелом положить конец мучениям животного. Следствие: через сутки дом провоняет тухлятиной.
– А что, если позвонить пожарным? – предложила Хулия.
«Пожарным ни за что», – подумал я. Мне представился сюжет в воскресном выпуске новостей: «Пожарные спасли домашнего любимца милой девушки».
Мелкобуржуазная, приторная до тошноты история.
Печаль Хулии возбудила мои нейроны, и они предложили самое простое решение: «Сломай металлическую решетку на конце стока и вытащи кота».
Перегородка выдержала всего три удара лопатой. Но кот, смалодушничав, попятился назад, что заставило меня на секунду усомниться в возможности его спасения и затем засунуть руку в трубу по локоть. Я извлек зверька наружу и вручил его Хулии как плюшевого медвежонка.
Хулия плачет без остановки, как мать, родившая еле живого младенца, которого акушерка вернула к жизни шлепком по заду. Котенок, прижатый к ее груди, мотает головой, спасаясь от льющихся на него слез.
Я подхожу к ним. Неуклюже глажу Петунию по голове. Я лицемер. Хожу кругами, мне не знакома тактика прямого нападения. Моя рука соскальзывает с кошачьей головы на левую руку Хулии и медленно опускается в притворном обмороке. Беру ее кисть в свою. Наши пальцы сплетаются. Остаюсь в этом положении несколько мгновений. Переглядываемся с котом, мы с ним из одной шайки.
Что-то неправильное есть в том, чтобы держать руку Хулии. Ничто не говорит о взаимности, моя попытка бесплодна. Я как пес, вцепившийся в пластмассовую кость. Хуже всего то, что я ощущаю, как дико потею. От меня воняет старым козлом.
И почему мои потовые железы не вырабатывают одеколон?
Она тоже вспотела, но лишенной запаха жидкостью. Я обнимаю ее за плечи. Она не падает в обморок из-за исходящего от меня запаха. Он ей кажется мужественным? Обнявшись, мы идем в дом. Мы забыли, что там Эмилия. К счастью, в этот момент домработница сражалась с грязными тарелками. Она не догадывалась, что в нескольких метрах от нее мы втроем (Хулия с котенком на коленях и я, приобнявший ее) целомудренно уселись на диван, изображая Святое семейство, склонившееся над яслями. В этом святилище только мои грязные мысли отравляли атмосферу. Внутренний голос мне нашептывал: «Идиот, не расслабляйся. Почему бы тебе не впиться в ее губы?»
Оказавшись перед альтернативой – продолжить невинные объятия или броситься в бой, – я не смел пошевелить и пальцем. Я склонялся к варианту получить все или ничего одним броском. А что, если она меня укусит? Не стоит забывать о ее фобии поцелуев. «У меня на кончике языка лекарство от твоих страхов», – сказал я про себя. А она, вместо того чтобы попробовать на вкус мои губы, вытягивает свои к коту и говорит: «Молоком пахнет». Молоком? От него? Он несколько месяцев уже не сосет кошку.