На ней были облегающие джинсы и голубая блузка.
– Ты еще увидишь моделей, стоящих в очереди, чтобы позировать мне.
В моем инфантильном ответе угадывалась нанесенная самолюбию рана.
– Куплю билет в первый ряд, чтобы посмотреть, как они будут маршировать, – иронизировала она.
– Ты убиваешь мое вдохновение, Хулия. Ты как закваска, которую нужно держать подальше от молока, чтобы оно не скисло.
– Я буду шпионить через окно. Хочу посмотреть на твоих Джоконд, на этих бледных и тощих дамочек.
– Я вас познакомлю.
– Должно быть, они красотки, каких свет не видывал. Туберкулез женщинам к лицу.
– В прошлом веке туберкулезницы были в цене. Вспомни хотя бы даму с камелиями.
– Сейчас тебе без нее не обойтись, Хонас. Разве ты не видишь, что я хочу помочь тебе? Я все отдала бы, чтобы превратиться в вяленую треску и участвовать в твоем начинании. Но не могу, я в два раза толще… Хоть я понимаю, что ты сгораешь от желания предложить мне позировать перед камерой.
– И в мыслях не было. На самом деле ты для меня теоретик в области позирования.
– Какая прелесть! Думаешь, у меня совсем нет опыта?
– Уверяю тебя, красоваться в бикини перед десятком лицемеров в закрытом клубе совсем не то, что выставлять себя напоказ голышом в свете прожекторов.
Хулия, взбесившись окончательно, спросила:
– Чего тебя еще нужно? Чтобы у меня был опыт занятий эксгибиционизмом в кабаре?
– Чтобы ты осознала свою неопытность, соплячка. Перестань корчить из себя всезнайку. Нельзя понять, как устроен мир, прочитав два романа Франсуазы Саган.
– Если я соплячка, то ты лицемер, который не может набраться смелости попросить меня позировать.
– Я тебя прошу об этом, Хулия.
– Видишь? Я с самого начала говорила, что все закончится тем, что ты пригласишь меня участвовать в своей порнографии.
– Я пригласил тебя, надеясь, что ты откажешься. Можешь с наслаждением ответить мне «нет». Так ты утолишь свое нарциссическое тщеславие.
– Ты ошибаешься, потому что я на самом деле готова позировать. Только при одном условии: не ниже пояса.
– Включая пупок?
– Пупок – это граница.
– Слава богу. Для меня женщина без пупка все равно что собака без хвоста – неполноценная.
– Другое требование: будешь снимать на полароид, никаких негативов.
– Хорошо.
– Ты сделаешь только одну фотографию, которую никому не покажешь.
– Клянусь.
– Съемка будет происходить в совершенно темной комнате.
– Это невозможно. Без света не бывает фотографий.
– У тебя что, вспышки нет?
– От яркого света у тебя получится испуганное лицо. Не хотелось бы, чтобы ты была похожа на невесту Франкенштейна в брачную ночь.
Она сняла блузку. Бюстгальтера на ней не было. Она улыбнулась, и ее губы растянулись в блаженстве. Ее груди были нежными и нетронутыми, как шарики мороженого. Бикини и лето оставили на ее груди следы, купальник наградил ее двумя белоснежными треугольниками, вокруг которых солнце вывело бронзовые круги. Я не мог оторвать взгляд от сосков – детских, розовых, без волос и родинок, на которых не было даже клейма страстных покусываний. Они, в отличие от сосков зрелых женщин, не походили на клубнику, ровные, покрытые той же нежной кожей, что и юные губы.
Если бы Хулия уменьшилась до этой пары сосков, я был бы несказанно рад, молока, которое я потягивал бы из них, хватило бы, чтобы пережить самую суровую зиму. Я с радостью провел бы рядом с ними не один год, как поросенок, присосавшийся к волшебной свиноматке. Ее округлости провоцировали; голубые вены, груди, как налившиеся апельсины, сливались в образ женщины, которую я вожделел. Груди ее обладали индивидуальностью, независимостью и голосом; если бы я заговорил с ними, они бы мне ответили, если бы я привел их в ЗАГС, регистратор бы нас поженил.
Однако получившаяся фотография меня не устроила. Привыкнув к «Никону», я позабыл об ограничениях мгновенной фотографии. Не имея возможности подобрать свет, настроить диафрагму и выдержку, я потерпел неудачу. В таких скромных условиях запечатлеть привлекательность Хулии было – все равно что охотиться на феникса с пращей.
Вначале я чуть было не упустил свой шанс. Когда она обнажила бюст и улыбнулась, меня бросило в дрожь. Чтобы совладать с собственным телом, я сделал несколько глубоких вдохов и даже испугался, что исчерпал весь запас воздуха в комнате и что Хулия умрет от удушья. К счастью, в одно мгновение я унял свои нервы, и на ее долю осталась порция кислорода. Я уже не дрожал, когда вытянул вперед руку и начал ласкать ее левый сосок. Я осознал резкость собственных движений, неуклюжесть, и постарался быть мягче. Под подушечками моих пальцев трепетало ее сердце. Ее губы, сухие и покорные, казались мне чрезмерно большими. Я целовал их с чувством, будто прикасался ртом к большому грейпфруту. Проникнув в ее рот, мой язык уперся в ее уснувший язык. Я облизывал его, пока не разбудил. И вот они принялись весело играть друг с другом.