Подозреваю, Ира предпочла бы быть мачехой своим дочерям. Тогда семейный очаг превратился бы в честный ринг. Без обязанности любить друг друга они могли бы искренне друг друга ненавидеть. Это было бы настоящее искусство вражды. Отравить девочек стаканом теплого молока. Раздавить тарантулов, которых дочки запустили в ее сапоги. Талия не отнимала бы у нее время своими неизвестными науке болезнями. И Хулия не трепала бы ей нервы, позволяя подружкам себя эксплуатировать.
Однако этого никогда не произойдет. Их отношения всегда будут неизменны. Дочери будут держать ее в напряжении, раздражении, страхе и желании обороняться, а она будет следить за тем, чтобы мир не обидел ее пташек. Потому что Ира их любит. Ее волчья любовь все усложняет. Судьба наградила ее даром царя Мидаса, только наоборот: кто бы к ней ни прикоснулся, становился слабым, неврастеничным и беспомощным. «А когда я буду нуждаться в помощи, кто обо мне позаботится?»
Если ей не докучает Талия, ее донимает Хулия.
– Хулия, твоя машина не ночевала дома.
– Я одолжила ее Сильвии.
– Так же, как и синее платье, и серьги, которые тебе подарила бабушка.
– Точно, – победоносно подтвердила Хулия.
– Ты мне можешь объяснить, зачем Сильвии понадобилась твоя машина на всю ночь?
– Чтобы съездить в «Аэропорт».
– В аэропорт? Она кого-то встречала?
– Не прикидывайся святой, мама. Даже монахини из Санта-Аны знают, что «Аэропорт» – это название мотеля.
– Но люди увидят твой «датсан» и подумают, что это наведываешься туда ты, а не она.
– Ничего подобного. Все знают, что Сильвия ездит на моей машине.
– Ты пребываешь в иллюзиях. Думаешь, Сильвия доверила бы тебе свою машину, если бы она тебе понадобилась? – спросила Ира.
– У нее нет машины. А если бы она ее купила, я не стала бы просить, потому что мне нравится ездить на своей, – объяснила Хулия.
– Какая щедрость! Поздравляю. Но хотя бы имей в виду, что они не просто одалживают у тебя вещи, они их ломают. В прошлом месяце одна твоя подружка помяла «датсан» и не оплатила ремонт.
– Это была Соня. Она собиралась заплатить механику. Я не позволила.
– Ты с ума сошла? Ты отказалась от оплаты ремонта? – вдруг узнала сбитая с толку Ира.
– Мы с Соней друг друга не перевариваем, – объяснила Хулия. – Мне захотелось поиграть в Кристину Онассис и пренебречь ее деньгами. Я ее унизила. Она до сих пор не оправилась от оскорбления.
– Раз так, то я тебе запрещаю хвастаться нашим благосостоянием. Почему бы тебе, вместо того чтобы пренебрегать деньгами своей подруги, не начать презирать наши?
– Ни за что. Я от вас не отрекусь. Разве незаметно, что я вас люблю?
– Лучше разозлись на нас немного. Так, чтобы сэкономить нам пару песо.
– Что за скряжничество, мама! Мне обидно слышать такое, я ведь родилась в богатейшей семье этой провинции… Я вам никогда не прощу, что вы не захотели попотеть еще немного, чтобы сделать нас мультимиллионерами. Сейчас у меня был бы свой самолет, не говоря уже об автомобилях и яхтах. Представляешь меня рядом со Сильвестром Сталлоне?
– Он не вынес бы твоего нрава. И поскольку наша фамилия не Онассис, я забираю у тебя машину на неделю. Чтобы ты научилась ценить то, что имеешь, – вынесла приговор мать.
Ира не сомневается, что завтра Патрокл вернет Хулии ключи от машины. Как ее воспитывать в таких условиях? Патрокл ведет себя мягко с дочерями и жестоко с остальными смертными за пределами семьи, с ними он беспощаден. Чрезмерный альтруизм жены беспокоит Патрокла, он не может допустить, чтобы она обрушивала свое сочувствие на молодых мужчин. Сердце Патрокла терзала заинтересованность, которую Ира проявила к Сиро, его подчиненному, он так и не понял, флиртовала она с этим парнем или выказывала таким образом материнскую заботу. Он предпочел не вникать в подробности. Ему советовали уволить подозреваемого, но он этого не сделал. Сиро ушел сам. Одни говорили, что он не захотел взбираться вверх по карьерной лестнице через кровать хозяйки, другие, что он оскорбился безосновательными слухами. Были и те, кто утверждал, что он влюбился в грубияна-водителя, который удовлетворял его истинные желания. Правду знает только Ира.
Мы с Хулией стали любовниками. Но никогда не говорили о нашей связи. В течение двадцати трех часов и пятидесяти минут мы вели себя как двое знакомых, а в оставшиеся десять минут, изголодавшись, страстно тискали друг друга. Курс фотографии мы не прервали. С еще заметным неумением Хулия начала проявлять фотографии, получая приемлемые снимки. Я со всей серьезностью исполнял роль маэстро. Однако в разгар занятия я укладывал ее на ковер. Через минуту нас окружали кучки одежды, разбросанной по полу. Прежде чем приступать к делу, я, исходя из педагогических соображений, заканчивал урок. После мы занимались любовью. От нашего пыла ковер покрывался влажными пятнами – единственными уликами нашего акта, росой, которую осушала жара и происхождение которой бесхитростный наблюдатель объяснил бы каплями с потолка, которые в отсутствие дождя загадочным образом орошали комнату.