– Какая ты бледная, куколка моя. Не переживай. Он не обидится.
– Оставим это на завтра, Хонас. Мне не хватает храбрости.
– Взбодрись. Всем женщинам это нравится. Сейчас это самый популярный в мире вид спорта.
– Ладно… я сделаю тебе приятно, но только потому, что ты настаиваешь. Но я не отвечаю за последствия.
На первой секунде я вздрогнул. Я ощутил панику циркового артиста, который засовывает голову в пасть льва. Затем я почувствовал себя беззащитным воробушком в руках рассеянной девочки. Потом стал стекать пломбиром по рукам лакомки принцессы. Хулия почувствовала облегчение, заставив меня разразиться не струей крови, а фонтаном парного молока.
Я сполз вниз, чтобы облизать ее мохнатый фрукт. И собрал языком капли, источаемые им. Когда мы затем поцеловались, я ощутил на ее губах свой собственный странный вкус, так же как она обнаружила свой вкус на моих губах. Мы рассмеялись громко и непринужденно.
Хотя грустные и, возможно, выдуманные воспоминания о дяде подтолкнули нас к блаженству, не всегда события прошлого открывали путь бурным потокам страсти. Обычно одного брошенного или непроизнесенного мной слова или нахлынувшего невесть откуда воспоминания было достаточно, чтобы ранить ее в самое сердце. И тогда она пряталась за непробиваемой стеной обиды. Иногда она ее утаивала. Однако скрывать свое настроение мастерски ей не удавалось, и я замечал ее боль. Мои попытки понять, что с ней происходит, были ей неприятны. Между нами воцарялось молчание.
В такие дни я искал способ порадовать ее. Прибегал к школьным уловкам. Однажды я провел все утро в поисках подарка. И не мог ничего выбрать. Украшения, духи, шоколад меня не устраивали. В итоге я решил преподнести ей розу. Банальная галантность, оригинальнее которой я ничего не придумал.
У ворот кладбища я купил розу, белую, как молочные зубы. Я понимаю, что кладбище – не самое подходящее место для поиска романтичных подарков, но, по крайней мере, я спас цветок от увядания на надгробной плите.
Когда я пришел на склад, Хулия уже ждала меня. Она курила в сильном волнении. С тех пор как гинеколог запретила ей курить, употребление табака стало для нее еще одним мучительным попранием норм. Потушив окурок, она клялась, что он был последним. Спустя полчаса она рылась в сумочке в поисках пачки.
Отсутствие макияжа обнажило ее грусть. В последнее время она небрежно относилась к своей внешности. Ее губы без помады казались поблекшими, синюшными, она не успела согреться после утреннего холода. На рассвете похолодало, подул южный ветер. Но он уже унялся, и солнце припекало. Хулия, не заметившая перемену погоды, была в ненужном свитере.
Я поцеловал ее в уголок губ. В ее дыхании улавливалась легкая кислинка. Должно быть, она плохо спала ночью.
Я вручил ей розу. Она на нее даже не взглянула. Мне, разумеется, отведена роль паяца. Понимая, что я в дурацком положении, она не проронила ни слова, чтобы не усиливать пошлость обстановки.
Она взяла розу в руки, когда я начал ее раздевать. Подарок ее не впечатлил, я, в общем-то, и не рассчитывал, что она придет в восторг. Мне нравится заниматься с ней любовью в дни ее печали, поскольку тогда я пренебрегаю ее желаниями, тогда я не обязан доставлять ей удовольствие. Продолжаю молча. Сегодня я занимаюсь с ней сексом не как обычно, а словно ласкаю ее на пляже, даже когда вхожу в нее и самозабвенно странствую у нее внутри. Хулия хранит молчание, она отстранена, не участвует в происходящем, позволяя пользоваться собой, как в эротическом сне. Возможно, она считает, что рассеянный свет, белые простыни, мои руки созданы ее воображением. Оргазм настигает ее внезапно, цветы залпами распускаются у нее в матке, красивые обреченные бутоны.
Мы поломали розу. Не заметив, легли на нее и измяли. Хулия извинилась. Я сказал, что мне все равно. И не соврал, цветок ничего не значил для меня.
Глава XX
Хулия с каждым днем становилась все более неосмотрительной. Она осознанно шла на риск раскрытия нашей тайны. Так, она договорилась с Ольгой и Ликургом вместе провести выходные за городом.
Мне она об этом заявила простодушно, с раскрасневшимися щеками и увлажнившимися от радости глазами.
– Я против. Не хочу, чтобы Ликург нам свечку держал.
– Ничего не поделаешь, котик. Мы уже определили место и время.
– Ты с ума сошла? Ты собираешься объявить о нашей «помолвке» во всеуслышание? – спросил я ее, встревожившись.
– Они ни о чем не догадываются.
– Но поймут в одно мгновение, – продолжил я, раздраженный простодушием Хулии.
– Не думаю, что они догадаются.
– А как мы узнали об их шашнях? – заставил я ее задуматься.