На рубеже тысячелетий, по более приземленной временной шкале – в конце 1990-х – начале 2000-х, вышло несколько романов, в которых описывались варианты нашего близкого и не очень будущего. Можно вспомнить «Выбраковку» Олега Дивова, «Вариант И» Владимира Михайлова, «Сверхдержаву» Андрея Плеханова, циклы Хольма ван Зайчика и Александра Зорича. Пожалуй, последней книгой такого рода, вызвавшей заметное обсуждение, стал «Русский космос» Ильи Новака и Виктора Ночкина.
С тех пор будущего – как объекта исследования, а не сюжетного фона – в русской и русскоязычной фантастике стало заметно меньше.
Зато стало больше прошлого. В этом заслуга «попаданцев» (я уже сетовал на досадную пассивность этого термина в сравнении, например, с «внедренцем» или даже «засланцем»), стремящихся перекроить историю, чтобы помочь то царю-батюшке, то товарищу Сталину – в зависимости от собственных политических предпочтений.
Конечно, такое то ли вторжение, то ли бегство в прошлое – симптом не столько жанровый, сколько социальный. Это во-вторых.
И в-третьих, самым неожиданным и трагическим образом оказались связаны с окружающей действительностью произведения «геополитической фантастики». Те боевики, в которых описывались военные действия на территории Украины. Вопреки некоторым обвинениям, полагаю, здесь нужно говорить не о подстрекательстве или провокации, а о предчувствии и предсказании. Термин «фантастика ближнего прицела» теперь звучит по-новому. И звучит зловеще.
К слову, известно, что такими произведениями как некоторой тенденцией заинтересовался Брюс Стерлинг. Поговаривали даже о возможности издания в Америке тематического сборника, но дело застопорилось.
Судить о связи с окружающей действительностью фантастики англоязычной еще сложнее. Не только потому, что в переводах на русский нам представлена лишь малая ее часть, но и потому, что «действительности» наши очень разные. И, как говорится, на «повестке дня» у нас – различные вопросы. Например, говорят, что роман Энн Леки «Слуги правосудия», просто осыпанный фантастическими премиями, среди которых и «Хьюго», и «Небьюла», и «Локус», своей популярностью обязан теме «гендерной неопределенности», сейчас в США весьма актуальной.
Хорошо иметь дело с профессионалом. Он не только тактично тебя поправит, но и разъяснит, как ту сову, на конкретных примерах. Прекрасно, поехали дальше.
Вот как раз о представлении в фантастике нашего ближайшего будущего я и хотел бы поговорить подробнее. Для начала прошу назвать несколько самых-самых произведений (как наших, так и зарубежных, а может, даже и из мейнстрима), которые, на Ваш взгляд, подходят к этому вопросу наиболее ответственно? То есть пишут так, что хочется воскликнуть: «Черт возьми, очень даже возможно, что так все и будет!»
Одна из книг, которая в свое время произвела на меня сильное впечатление и, признаюсь, даже напугала, это «Глобальный человейник» Александра Зиновьева. Демонстрация глобального и безальтернативного общества, в котором под воздействием информационных и социальных технологий личность подавляется и заменяется статистической единицей, конечно, наследует великим антиутопиям двадцатого века, но, на мой взгляд, укоренена в уже существующей реальности намного глубже. И оттого эффект производит более мощный.
Назову и роман «Конец радуг» Вернора Винджа. Автор подошел к делу основательно, и роман вышел довольно точным в описании технологических и социальных тенденций, формирующих наше будущее. И вот что любопытно: если социальные новации (например, система образования не как источник знаний, а как основа конкурентоспособности индивида) еще только начинают внедряться, то новации технологические (носимая электроника, дополненная реальность) уже стали реальностью.
Собственно говоря, именно скорость изменений является одним из главных препятствий для создания картин ближайшего будущего. Например, Артур Кларк в книге «Черты будущего» писал о том, что в 2000-м году человечество приступит к заселению планет Солнечной системы и создаст искусственный интеллект. Увы, этот прогноз оказался чересчур оптимистичным. Чаще авторы быстроту технологических изменений недооценивают. Уильям Гибсон в рассказе «Джонни-мнемоник» помещал в голову героя «сотни мегабайт» информации. Спустя полтора десятилетия в экранизации эту память расширили до 80 гигабайт. Но сегодня и этот объем должного впечатления не производит. Да и вживление в человека «модифицированных микрохирургических протезов» представляется делом вполне реальным. И так называемая «трилогия Синего муравья» Гибсона, в которой фантастика присутствовала в гомеопатических дозах, читается уже как реалистическое произведение.