Таким образом, ученым представился уникальный шанс проверить свое понимание строения скоплений галактик, точность определения космологических констант и то, насколько хорошо ОТО описывает нашу Вселенную. После коррекции первоначального предсказания Огури был уточнен временной интервал: сверхновая Рефсдаля должна была снова появиться между 30 октября и концом декабря 2015 годв.
С конца октября телескоп «Хаббл» периодически делал снимки этого участка неба, пока наконец 11 декабря 2015 года не была зарегистрирована вспышка. Нет сомнений в том, что новое изображение сверхновой Рефсдаля, зарегистрированное 11 декабря, также будет тщательно изучено и позволит не только еще лучше понять распределение масс в конкретном скоплении галактик, но и уточнить модели, по которым это распределение рассчитывается. На основании полученных данных уже начата работа по пересмотру моделей. Но это уточнение деталей, а в целом успешное предсказание повторного появления сверхновой в указанное время в указанном месте еще раз подтверждает, что вся совокупность теорий, моделей и методов современной астрофизики действительно работает. Символично, что этим триумфом астрофизической мысли отмечен год столетия Общей теории относительности».
Поезд стучит по стыкам, ломится сквозь пургу,
Вязнет надрывным криком тонкий гудок в снегу.
Заметены все тропки на перегон вперед.
Жаркое жерло топки уголь с лопаты жрет.
Окна купе погасли, ночью побеждены.
Ходят в холодном масле поршни и шатуны.
Ни огонька снаружи, только снега, снега,
Мертвым дыханьем стужи выморена тайга.
Старого машиниста медленно клонит в сон,
Раз уж, наверно, триста здесь проносился он,
Только сегодня тяжко в долгой ночи ему…
Он теребит фуражку. Пялит глаза во тьму.
Стынут во мраке ели, сгрудившись вдоль пути,
Сквозь пелену метели тянут ветвей культи.
Но не дотянут, полно, и не задержат бег.
Словно корабль сквозь волны, поезд идет сквозь снег.
На кочегарской кепке выступил едкий пот,
А буфера и сцепки утяжеляет лед.
Вьюга в стекло стучится, искры летят во мрак,
Что-то должно случиться, только когда и как?
Ложка дрожит в стакане. Полка слегка скрипит.
Доктор-американец в долгой ночи не спит.
Быстро, как в лихорадке, словно спеша успеть,
Что-то строчит в тетрадке, полной уже на треть.
Прямо напротив – дама, зрящая чрез вуаль
То ль на соседа прямо, то ль сквозь соседа вдаль.
Кажется, молодая. Нервно ее рука,
Бледная и худая, тискает ткань платка.
Доктору нету дела в том, что с начала дня
Так она и сидела, слова не пророня.
Что ей уснуть мешает, кто ее разберет?
Лампа слегка мерцает. Поезд летит вперед.
Севший в Чите поручик также не смежит век,
Как и его попутчик, некий восточный бек –
Так он сказал при встрече: родина, мол, Ташкент,
Только в манере речи слышен иной акцент,
И через эти щелки спит он иль нет, пойми!
Что у него на полке в ящике, черт возьми?
Из багажа сочится странный какой-то дух…
Что-то должно случиться, или одно из двух.
В третьем купе, во мраке, молча сидит один
Немолодой, во фраке, выбритый господин.
Признанный гость в столице многих почтенных мест,
Орден в его петлице, алый на шее крест.
Белые, как перчатка, пальцы холеных рук,
Перстень, на нем печатка – герб, заключенный в круг.
Свет у него погашен – верно, глаза болят…
Но отчего так страшен, так неподвижен взгляд?
Юноша в коридоре, лбом упершись в окно,
Замер, как будто в горе. Так он стоит давно,
Но на губах – улыбка, вызов ненастной мгле,
Хоть отраженье зыбко в черном ночном стекле.
Две непокорных прядки выбились у виска.
«Все ли у вас в порядке?» – голос проводника.
«Alles in Ordnung, danke». Тихие прочь шаги.
Станции, полустанки? Нет, не видать ни зги.
Там, за стеклом нагретым – тысячи верст глуши…
Ломкая сигарета тлеет в ночной тиши,
А в глубине жилета – лишь протянуть и взять –
Черного пистолета твердая рукоять.
Что-то как будто чуя, под паровозный свист
Едущий из Чанчуня бритый монах-буддист
Замер, скрестивши ноги в желтых своих штанах…
Даль дорогой дороги как оплатил монах?
Все остальные люди этой порою спят,
Медленно дышат груди, вялые рты храпят.
Заперты по вагонам, вырваны от основ,
Два или три – со стоном, но большинство – без снов.
Спят, позабыв устало тайны, интриги, страсть,
Пламени и металлу отданные во власть,
Планы не вспоминая, раны не бередя,
И ничего не зная, и ничего не ждя.
Спят они в первом классе, спят они во втором.
Поезд стучит по трассе. Доктор скрипит пером.
Что-то должно случиться. Ночь все темней, темней.
Поезд сквозь вьюгу мчится и пропадает в ней.