Потом была маленькая, Богом забытая станция и темная, вся в лужах дорога… скрип старой калитки, аромат дерева и потрескивание дров в маленькой железной печке. Виталик сказал, что об этом домике не знает никто, кроме него, и здесь можно будет отсидеться какое-то время… А потом Альбина мучительно думала, как вести себя, когда придет пора отправляться спать – но молодой человек просто показал девушке ее комнату, пожелал спокойной ночи и закрыл дверь…
Девушка проснулась от стука распахнувшейся двери. В комнате горел яркий свет – странно, ведь вчера они ужинали при свете керосиновой лампы? – а рядом с постелью стояли Виталик, папа и мама. Все трое – в черных кожаных куртках с нашивками НОД.
– Вот, полюбуйтесь, кого вы вырастили. Редкая безответственность! – произнес Виталик и расхохотался – скрипуче, как-то механически. Хохот все длился, и длился…
Пока окончательно не превратился в звон будильника.
Встретив в коридоре Виталия Витальевича – и ощутив вдруг на себе его взгляд – Альбина опустила глаза и молча прошла мимо.
Оставалась еще последняя надежда – папа. Папа в ее глазах всегда был «не таким, как все»; человеком, не похожим на других. Нонконформистом и бунтарем, чьей любимой пословицей было «только дохлая рыба плывет по течению». Папа просто обязан найти необычное решение!
В некотором смысле так и оказалось.
Конечно, отец уже знал о том, что случилось. Альбина ждала, что он сам подойдет к ней – если не в тот же день, то хотя бы на следующий… или через день, или хотя бы…
Ничего не происходило. Мать смотрела жалостливыми глазами, иногда гладила по волосам… и молчала. Девушка видела, как образ, показавшийся ей тогда, вечером – испуганной, съежившейся старухи – все сильнее проявляется в ней, словно изображение на листе фотобумаги.
В пятницу она решилась. Дождалась вечера, когда мать ушла в свою комнату, а отец, как обычно, сидел на кухне с большой чашкой и толстым детективом – и нерешительно заговорила.
– Папа…
– Что, Аля? – поднял глаза отец.
Девушка глубоко вздохнула.
– Папа… что мне делать? Я не хочу… – слово выговаривалось так трудно, будто ее язык онемел, но все же вырвалось наружу – я не хочу умирать!
Папин взгляд стал внимательным – и чуточку недоумевающим.
– Папа, может, еще можно… сбежать? Уехать? Ну, в смысле – совсем уехать? Так, чтобы не нашли…
Отец печально вздохнул… и улыбнулся, глядя ей в глаза. Альбина хорошо знала этот взгляд: так случалось в детстве, когда ей приходила в голову прекрасная, но совершенно неосуществимая идея. И папа сокрушенно вздыхал, объясняя дочери, что «так не бывает».
– Эх… Аля, этот мир не идеален. И мест, где все было бы хорошо, не найти. Поверь – ТАМ все совсем не так прекрасно, как кажется. Везде, где человек правит на основании собственного своеволия, идеала не найти. Понимаешь?
Альбина молчала.
– Единственный путь в этой жизни – смиренно принимать испытания. Смиренно! И лишь так мы можем обрести гармонию со Вселенной. И с Богом. Понимаешь, Аля? И вот тогда, достигнув гармонии, ты поймешь, что предназначенные тебе испытания только делают тебя сильнее, и возможно – поймешь всю красоту нашего мира…
– Герман, опять ты чушь свою городишь!
Альбина обернулась: в дверях кухни стояла мать.
– Доченька, ты не бойся. Я тут поговорила со знающими людьми... Это только говорят, что кто потерял паспорт – тех расстреливают. Чтоб боялись. А на самом деле только посылают в лагерь на десять лет – но это все скрывается, потому что государственная тайна. Чтобы порядок был. Это понимать надо, дочка!
Аля изумленно моргнула, пытаясь осознать то, что видит. Лицо матери прорезали глубокие морщины; она стояла сгорбившись, одной рукой опираясь на дверной косяк, а пальцы другой безостановочно теребили узел потрепанного серого платка.
В вагоне пахло деревом, старым подгнившим сеном и застарелой мочой.
Когда эшелон набирал скорость, в щели между досками дул злой, холодный ветер. Колеса мерно стучали; девушка старалась плотнее закутаться в старый, полинялый ватник и еще туже затягивала платок – почти такой же, какой видела на матери тогда, в последний день.
В последний день ее страшного сна…
На душе было легко и спокойно.
Когда за ней пришли, Аля все еще пыталась что-то придумать, судорожно строила планы спасения… и лишь оказавшись на вокзале, когда к перрону подошел старый товарный состав, она внезапно поняла все – и глубоко вздохнув, почувствовала, как отпускает давящая тяжесть.