Глядя только на Лену, он сел за стол, где уже стояли тарелки с салатами, булочки, чашки с дымившимся кофе.
Шауль, на которого Купревич не смотрел, что-то сказал.
– Шауль, конечно, знает русский, но говорить с вами по-русски не хочет принципиально, – объяснила Лена. – Спрашивает: у вас с собой документы? Паспорт? Можно посмотреть? Там должно быть вписано…
– Я бы, – произнес он, – тоже хотел увидеть паспорт этого господина.
Шауль, на которого Купревич по-прежнему не смотрел, пожал плечами. Как мог он, не глядя, увидеть этот жест? Купревич просто знал, что Шауль пожал плечами и протянул Лене синий паспорт. Лена раскрыла на нужной странице, передавать Купревичу не стала, подержала перед его глазами.
Вот оно. «Married. Ada Uziel».
Ада. Фамилия мужа, конечно. Мало ли женщин с таким именем? Вздор.
Он понимал, что это не вздор. Ада была женой Шауля, которого он все равно видел краем глаза, как ни отворачивался.
– Девичья фамилия Ады – Теплицкая, – сказала Лена.
Да. И что? Мало ли женщин с такой фамилией?
Обмен паспортами – будто обмен пленными. Странная мысль.
Свой паспорт он тоже не хотел отдавать в чужие руки, даже в руки Лены. Открыл на нужной странице, не глядя сунул под нос Шаулю, подержал несколько секунд, спрятал паспорт в карман и посмотрел на Лену – она-то видела реакцию человека, который называл себя мужем Ады.
– Господи, – пробормотала Лена. – Когда вы с Адой поженились? Это невозможно, это все равно ошибка…
– Седьмого апреля восемьдесят девятого.
Шауль взмахнул руками и возмущенно прокричал что-то на иврите.
– Что он говорит?
– У них была хупа в тот день. Могу подтвердить: я была там.
– Когда он познакомился с Адой? И где?
В горле пересохло, ему казалось, слова выговаривались с трудом. Если Шауль ответит так, как он ожидал, значит…
Лена улыбнулась сквозь слезы. Переводить не стала, Шауль понял вопрос, но Лена ответила прежде, чем он успел открыть рот.
– Ада столько раз мне рассказывала… Семнадцатого сентября восемьдесят восьмого года. В Москве. Шауль приехал с израильской делегацией на книжную ярмарку. Народу было много, он обратил внимание на девушку, стоявшую у стенда. Она долго там стояла и разглядывала фотографию, не обращая внимания на книги. Сорок первый год, Варшавское гетто, женщины на улице, желтые – на фотографии светлые – шестиконечные звезды на груди… Шауль долго смотрел на девушку, а она не отрывала взгляда от фотографии. Он подошел и представился. Она сказала: «Это моя бабушка». Вряд ли могло быть так, потом и оказалось, что не так, просто похожая женщина. Он стал рассказывать ей о себе. Не о стране, как должен был, а о собственной жизни. Рассказывал по-английски, не зная, понимает ли его девушка. Потом…
Купревич перестал слушать. Он познакомился с Адой семнадцатого сентября восемьдесят восьмого года. Не на книжной ярмарке, куда собирался пойти в тот день, но так и не пошел.
– Что вы сказали? – пробормотал он по-русски. Он слышал вопрос, но не услышал, был занят своими мыслями.
– Шауль не понимает, зачем вам это нужно. То есть это вот все. Это… жестоко.
Купревич достал из-под обложки паспорта фотографию, положил на стол. Он уже мог представить реакцию Шауля.
– Подделка, – сухо сказала Лена. – У Ады не было такой фотографии.
Господи…
– Как Ада оказалась в Израиле?
– Вам интересно? Они с Шаулем переписывались, а в восемьдесят девятом, когда стали выпускать, Ада репатриировалась, и они поженились.
Он встал и вышел. Надо бы заплатить за себя, но он и не заказывал, чашка с кофе стояла на столе, когда он вошел.
Он перешел улицу и в холле отеля опустился в глубокое кресло. Не хотелось ни подниматься в номер, ни ходить по улицам, не хотелось никого видеть. Тем более – Шауля и Баснера.
Так, – сказал он себе, глядя на потолок и мысленно выписывая на нем даты. – Точка бифуркации: семнадцатое сентября восемьдесят восьмого года. Вернее сказать: точка полифуркации, потому что ветвление произошло минимум в трех направлениях. Может, в гораздо большем. Наверняка в гораздо большем. Но то, что сейчас возникла тройная склейка – событие очень маловероятное. К сожалению, никто пока не может считать вероятности склеек – тем более, кратных. Мало кто из физиков вообще соглашается с тем, что ветвления происходят, а о склейках он не видел еще ни одной сколько-нибудь убедительной статьи. Сам написал четыре, но – без расчетов. Он хотя бы представлял, какая здесь физика, этой проблемой занимался последние несколько лет, опубликовал лучшую свою статью «Наблюдательные космологические эффекты многомировых теорий». Сделал обзор, чтобы – для начала – показать общую в физике тенденцию, о которой, впрочем, все теоретики знают, но мало у кого доходят руки заняться расчетами профессионально. Добиться гранта на подобного рода исследования – не получившие еще достаточного признания – чрезвычайно хлопотно. Струнным теоретикам и космологам проще – то есть проще сейчас, сорок лет спустя после того, как появились первые работы. Кто в те годы мог сказать: «Да, это нужно исследовать»? Энтузиасты: Гут, Линде, Панин, ’т Хоофт, Смолин, а уже за ними…