Выбрать главу

– Я об этом не подумала, – пробормотала Лена.

– Но это так! Три мира склеились в невозможную суперпозицию! И с этим теперь нужно жить!

Не нужно кричать, – сказал он себе.

– Простите. Принять это трудно, если вообще возможно.

– Не нужно вам с Шаулем встречаться.

– Я и не хочу. Но что я скажу, вернувшись домой? Друзьям моим и Ады. Уолту и Вернеру. В театре. Покажу тель-авивские афиши? Меня спросят: почему я разрешил похоронить жену в Израиле. Что отвечать? Сейчас лишь мы знаем, что склеились три мира, но завтра или через неделю об этом узнают другие и, конечно, расскажут знакомым, а те – своим. Вы представляете, что будет происходить через месяц? Журналисты… Такая сенсация… Три в одном… И кто может быть уверен, что это произошло только с Адой и нами? Может, еще с кем-то?

– Прекратите! – резко сказала Лена и ударила Купревича кулаком по ладони. – Вы думаете, все так и будет? Этот кошмар?

– Не знаю, – с отчаянием сказал он. – Теоретически такая склейка не может просуществовать и секунды, но что я на самом деле знаю о теории, которую только начали придумывать?

– Мы можем что-то сделать, чтобы… ну…

– Наверняка. Только я понятия не имею – что именно. Какое-то решение, чей-то выбор приведет к распаду суперпозиции, и… И вы исчезнете из моей жизни.

Будто это теперь было главным.

Где-то телефон заиграл восточную мелодию. Возникло ощущение, будто он остался один на необитаемом острове. В гостиной Лена ответила на звонок, что-то тихо сказала, потом долго молчала, а может, ушла с телефоном в спальню, где могла говорить, чтобы он не услышал. Наверно, звонит Шауль. Наверно, спрашивает о нем. Или о Баснере.

Он услышал шаги, Лена вошла и положила телефон на стол. Он сразу понял: что-то произошло. Баснер явился к Шаулю с претензиями?

Лена молча забрала со стола чашки, долила чайник, дождалась, пока вода закипит, налила заварки, положила по две ложки коричневого сахара, по дольке лимона, делала все медленно, стоя к Купревичу спиной. Поставила чашки на стол, села напротив, протянула ему руку, он протянул свою, пальцы сцепились, волна взаимного доверия пробежала между ним и Леной, и только после этого она сказала:

– Только что из Москвы прилетел Иосиф Лерман. Он позвонил Шаулю из аэропорта, удивленный, почему его никто не встретил. Утверждает, что с этого номера – номера Шауля, – ему звонил мужчина и сообщил о смерти Ады. Он двое суток не мог вылететь и не мог дозвониться ни до Ады, ни до других знакомых в Израиле…

– Угу, – сказал Купревич, догадываясь, почему Лена тянет фразу, как нескончаемую пряжу. – Лерман – муж Ады, прилетевший на похороны из Москвы.

Лена посмотрела на Купревича безумным взглядом и кивнула.

* * *

Утренние пробки успели рассосаться, и до Бен-Гуриона они доехали быстро, Лена вела машину аккуратно, Купревич, сидевший рядом, невольно любовался ее точными движениями. Говорить не хотелось. Хотелось зарыться в норку, сунуть голову в песок, спрятаться в берлогу, никого не видеть, ничего не слышать, Он понимал, конечно, что проблема от этого не исчезнет, а обострится и в конце концов станет нерешаемой, но думать рационально, как привык, он сейчас не мог, не получалось. Лена бросала на него взгляд в зеркальце, смотрела искоса, понимала его состояние, но хотела все-таки знать. Знать хотя бы, как себя вести.

Когда из переплетения улиц и соцветий светофоров машина спустилась на Аялон и заняла прочное место во втором ряду, Купревич все-таки заговорил, собрав остатки самообладания и не желая выглядеть перед Леной перепуганным хлюпиком, каким казался сейчас самому себе.

– С Йосиком мы учились вместе. – Длинные предложения не складывались, коротких фраз он не любил, считая их обрубками речи, но сейчас не мог сложить ни одной нормально составленной фразы. – Знакомы с детского сада. Когда мы с Адой уехали, он остался в Москве. Окончил физтех, тот, знаменитый. Занимался квантовой физикой. Как и я, в последние годы увлекся многомирием. Мы пару раз говорили по скайпу.

– Он был знаком с Адой? – спросила Лена. Физтех, квантовая физика, беседы по скайпу ее не интересовали. Его, впрочем, тоже, он просто не хотел думать о том, о чем должен был думать сейчас в первую очередь.