Гудки продолжались долго, потом включился автоответчик и посоветовал оставить сообщение.
Лерман отключил связь.
Нет у Ады дочери от Иосифа, – думал Купревич. Нет. В той реальности была, а в склейке, в суперпозиции нет. И быть не может.
– Если бы номер не существовал, – сказал Лерман, – автомат так бы и ответил. Номер правильный, просто Сонька занята и ответить не может.
Сам себя успокаивал?
Круассаны так и остались несъеденными.
Лермана поселили в той же гостинице, что Купревича с Баснером. Отель находился на берегу моря – перейти дорогу, и пляж, белый песок, навесы, много людей на берегу и в море. Волны показались Купревичу слишком высокими, чтобы он рискнул сунуться в воду.
Он стоял у широкого окна и впервые после прилета видел Тель-Авив таким, какой он на самом деле. Пытался представить, каким увидел бы этот город, если бы прилетел не сейчас, когда нет Ады, а полгода назад – на премьеру «Зимней сказки», которую, оказывается, в здешнем Камерном вовсе не ставили. Ада встретила бы его, они жили бы вместе, он сидел бы в первом ряду и кричал «браво» или что-то другое, что кричат эмоциональные израильтяне, когда очень нравится представление и актеры играют как боги.
Может, мироздание разветвилось бы иначе, и Ада была бы жива?
Наверняка существует и такая ветвь, где он, довольный жизнью, лежит рядом с Адой на шезлонге, она предлагает: «Пойдем, искупаемся, вода теплая», а он: «Волны какие, видишь? Опасно!» – «Что ты, как ребенок! – говорит Ада. – Мы же вместе. Если я начну тонуть, ты меня спасешь. А если станешь тонуть ты, тебя обязательно спасет спасатель, что сидит на вышке!»
Иногда у Ады бывал странный юмор. Иногда странный юмор бывал у него, и она дулась.
А в какой-то ветви сейчас…
Он тряхнул головой, отгоняя мысль, как назойливую муху, и зная, что мысль вернется и все равно будет кружиться, не позволяя думать ни о чем другом.
Ни о ком. О Лене, например, обещавшей зайти, когда устроит Лермана, узнает, куда пропал Баснер, и справится, как чувствует себя Шауль.
Он ждал ее, отсчитывал секунды, доходил до ста, и вдруг оказывалось, что считает с начала: время свернулось в кольцо, кусало само себя, и Лена не придет никогда,
В дверь постучали, он стремительно обернулся, крикнул по-русски: «Войдите!»
Лена закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной.
– Ваш друг, – сказала она, – в триста девятом номере. А Баснер, как я и думала, попал в полицию, его приняли за…
– Он мне не друг! – вздыбился Купревич. – Я его сто лет не видел!
Лена протянула к нему руки – наверно, не хотела, чтобы он наговорил лишнего, а он понял жест по-своему, подошел и взял ее руки в свои. Ладони были теплыми, по ним бежал ток, и магнитное поле не позволяло рукам разделиться. Он понимал, что не должен этого делать, но понимание отделилось от сознания, сознание – от эмоций, а эмоции он определить не мог и не стал: обнял Лену за плечи, и она уткнулась головой ему в плечо. Плакала Лена беззвучно, а он гладил ее по спине и беззвучно утешал.
Время опять свернулось в кольцо, и он подумал, что это – навсегда.
– Простите, – Лена отстранилась, будто оттолкнула. Прошла в комнату и опустилась в кресло у окна.
– Расклеилась, – сказала Лена. – Лерман – неприятный тип. Не представляю, как могла…
Она не закончила фразу.
– Раньше, – сказал он, присев на край кровати; так он был ближе к Лене и мог, протянув руку, опять коснуться ее ладони или… или шеи…
– Раньше он был другим. И я был другим. Мне и в голову не пришло тогда… Я сам их познакомил.
Он не хотел говорить о Лермане.
– Вы сказали, что Баснер в полиции? Почему? И что делать?
– Каким-то образом он нашел министерство внутренних дел. Охранник, как положено, попросил показать сумку. А он не просто отказался. Ударил. Естественно, его задержали. В кармане нашли нож. Помните, на кладбище…
– Да.
– К таким вещам у нас относятся серьезно.
– Его вышлют?
Он на это надеялся.
– Не знаю. Может, отпустят. Американец, стресс… Скорее всего, после допроса привезут в отель. А тот, другой… Он хочет видеть вас. Поговорить наедине. Я сказала, что спрошу.
Он не хотел видеть Лермана. Тем более – без свидетелей.
– Он говорит, у него есть идея.
– Идея?
– Что-то о расчете развилки. Мне показалось, он не понимает, что говорит. Или я не поняла, что он сказал.