Полковник Феннистер перевел взгляд на доктора Смазерса.
– Но ведь вы говорили, что кровь выглядит нормально.
– Именно так, – подтвердил врач. – На самом деле, колориметр показывал избыток гемоглобина. Но дело в том, что хеллатирующий агент во фруктах, соединяясь с железом, краснеет. Фактически, он даже краснее, чем гемоглобин крови. А молекулы, содержащие секвестированное железо, соединяются с красными кровяными тельцами. В результате весь тест идет насмарку.
– Тогда, как я понимаю, – вмешался майор Гродски, – антидотом для… гм… хеллатирующего агента служит магнезия?
– Совершенно верно, – кивнул доктор Петрелли. – Агент предпочитает секвестировать ионы магнезии, а не железа. Они ему больше подходят для хеллатирующего кольца. Годятся любые источники магния, и чем они богаче, тем лучше. Макнил принимал от повышенной кислотности взвесь магнезии, которая является гидроксидом магния. В желудке это вещество превращалось в хлорид. Кроме того, он употреблял такие слабительные, как английская соль, то есть сульфат магния, и цитрат магния. Так что ионы магния служили ему прекрасной защитой.
– Разумеется, мы все сначала испытали на себе, – добавил доктор Пайлер. – И за двое суток никаких болезненных проявлений не ощутили. Так что, полагаю, мы сумеем продержаться до прихода корабля.
Майор Гродски вздохнул.
– Ну, что ж, если вы ошиблись, то я по крайней мере умру с полным желудком. – Он взял еще одну банано-грушу и перевел взгляд на Петрелли. – Передайте мне соль, пожалуйста.
И химик торжественно вручил ему английскую соль.
Перевод с английского: Михаил Максаков
Уильям МОРРОУ
ВОСКРЕШЕНИЕ МАЛЮТКИ ВАН ТАЙ
Середина июля, жара, юг Калифорнии, долина Санта-Клара. По дороге под лучами палящего солнца медленно ползет вереница фургонов. Это бродячий цирк-зверинец, он движется к месту очередного представления. Дорога пыльная, яркие фургоны утонули в ее облаках и протуберанцах. Животным нечем дышать, потому ставни клеток раскрыли, чтобы дать доступ свежего воздуха. Но вместе с воздухом пришла и пыль, и она ужасно раздражает Ромула. Никогда прежде не жаждал он свободы так сильно, как сейчас.
Сколько он себя помнил, он всегда находился в клетке – в этой или ей подобной. Во всяком случае, так было на протяжении детства и юности. Что там было еще прежде – он не помнил. Его сознание не хранило памяти о тех днях, когда он был свободен и резвился в ветвях экваториального леса. Жизнь для него была исполнена страха и отчаяния. Они принимали разные формы, но теперь единственным их источникам стала пыль, потоками устремившаяся сквозь распахнутые двери в клетку.
И Ромул взялся искать средства к спасению. Сообразительный, ловкий и наделенный к тому же острым зрением, он быстро обнаружил слабое место в своем узилище, принялся за работу и через короткое время уже справился со щеколдой и раскрыл клетку. С проворством, присущим любой человекообразной обезьяне, он прыгнул и невредимым оказался на дороге.
Никто из сонных, утомленных жарой возниц не заметил побега, но примат был сметлив, чутье подсказывало – необходимо скрыться, что он и проделал, прыгнув в придорожные кусты. Там он просидел все время, пока мимо тянулась процессия цирковых фургонов. Но вот и последний скрылся за изгибом дороги. Теперь перед ним расстилался весь мир.
Его свобода была огромной, и у нее был чудный запах. Но в то же время, она обескураживала. Движимый привычкой, почти инстинктом, он подпрыгнул, решив покачаться на трапеции, что всегда свисала с потолка любой клетки, где бы он ни обитал. Но конечность его зацепила только воздух и ничего более. Это смутило и даже немного испугало примата. Но пугало не только это: он привык видеть мир сквозь решетку клетки, и теперь оказалось, что он куда шире и ярче, чем представлялось. А затем, к удивлению, он открыл, что над головой у него не нависает грязный потолок и вообще нет никакого полога, а если что и есть, то очень далеко и высоко – огромное, яркое, синее и такое безбрежное и глубокое, что и это открытие его ужаснуло.
Но тут иное отвлекло его внимание: из норы вылез суслик и замер в неподвижности. Примат разглядывал зверька с большим интересом, а затем, подобравшись, помчался к нему, но… больно наколол ногу и остановился. Суслик тем временем исчез, и это озадачивало. Не обнаружив зверька, он огляделся кругом и увидел двух сов – те сидели на бугорке неподалеку и глядели на него так, как могут смотреть только совы – внимательно, торжественно и очень важно. Взгляд их внушал благоговение. Но обезьяна, даже человекообразная, остается обезьяной, и с любопытством он справиться, конечно, не мог. А потому стал подбираться к птицам. Но, памятуя об уроке, делал это медленно и осторожно. Вот он приблизился и остановился. Потом присел на землю и принялся строить рожи. Он знал, что на зрителей это всегда производит впечатление, но совы смотрели на его кривляние совершенно безучастно. Ромул почесал голову и задумался. Затем сделал выпад вперед – как будто хочет схватить их, а они вдруг… взлетели и унеслись прочь. Примат остолбенел от изумления – сидя в клетке, он никогда не видел, чтобы кто-нибудь летал. А потом понял: новый мир такой огромный и его пространства так безграничны, что летать совершенно естественно для его обитателей. И подумал: значит, и он здесь может тоже летать. Тогда он подпрыгнул высоко в воздух и замахал лапами, подражая совам. И ощутил – он летит!.. Но полет продлился мгновение, и он шлепнулся, больно ударившись о землю. Горько было не от боли, а от разочарования. Это было первое разочарование в новом его мире.