Русскоязычному читателю Уильям Ч. Морроу, увы, неизвестен. Но, безусловно, достоин того, чтобы его «странные» истории читали и на других языках. В том числе – на русском.
Татьяна АДАМЕНКО
НАСТОЯЩИЙ ВИКТОРИАНСКИЙ ДЖЕНТЛЬМЕН ТЕККЕРЕЙ
Почтенный Читатель или Читательница, что бы вы ответили, если бы вас попросили описать человека, который изобрел понятие «сноб»?
Разумеется, внезапность этого вопроса несколько сбивает с толку, и над ответом нужно хорошенько поразмыслить, если вы вообще сочтете нужным дать его мне.
Поэтому давайте представим, что мы с вами сидим на летней веранде кафе с видом на море в первый день вашего отпуска. В первый день отпуска принято быть великодушными...
Итак, полосатый тент, удобные диванчики, чашки кофе на круглой мраморной столешнице, горшки с геранью и настурцией, радостное изобилие красок, и запах соленого морского ветерка смешивается с запахом свежей выпечки.
Я надеюсь, что в такой обстановке мой вопрос избавится от налета агрессивного уличного анкетирования, и мы с вами сможем спокойно и неспешно, в самом доверительном тоне порассуждать о писателе, чье присутствие, возможно, обозначено в вашем планшете строчкой в перечне файлов, как раньше – корешком в ряду корешков на книжной полке.
Я не буду раскрывать его личность до поры до времени, хотя, конечно, вы и сами уже догадались. И все же, давайте притворимся: скроем слишком хорошо знакомое нам лицо под маской и взглянем на то, что эта маска оставляет на виду. Возможно, мы сможем увидеть этот лоб, эти глаза, этот подбородок действительно по-иному?
Итак, если бы вам довелось судить о человеке только по этим нескольким абзацам, что бы вы про него сказали?
«Мне рассказывали, что в одном королевстве, где имеется немецкий принц-супруг (должно быть, в Португалии, потому что там королева вышла за немецкого принца, которого очень любят и уважают туземцы) каждый раз, когда принц-супруг развлекается охотой в кроличьих садках Синтры или в фазаньих заповедниках Мафры, при ней, само собой, имеется лесник, чтобы заряжать ему ружья, а затем эти ружья передаются его шталмейстеру, дворянину, а дворянин передает их принцу; тот палит и отдает разряженное ружье дворянину, дворянин — леснику, и т. д. Но принц не возьмет ружья из рук заряжающего.
Пока держится этот противоестественный и нелепый этикет, должны существовать и снобы. Все три человека, упомянутые выше, становятся на время снобами.
1. Лесник – сноб в наименьшей мере, ибо он выполняет свои обязанности; но здесь он все-таки оказывается снобом, поскольку унижен перед другим человеком (перед принцем), с которым ему дозволено общаться только через третье лицо. Свободный португалец лесник, который признает себя недостойным общаться с кем бы то ни было непосредственно, тем самым признает себя снобом.
2. Дворянин-шталмейстер тоже сноб. Если для принца унизительно получить ружье из рук лесника, то для шталмейстера унизительно оказывать принцу эту услугу. Он ведет себя как сноб с лесником, которому препятствует общаться с принцем, и как сноб – с принцем, перед которым унижается.
3. Португальский принц-супруг –сноб, ибо оскорбляет таким образом ближних своих. Не беда, если б он принимал услуги непосредственно от лесника; но при посредничестве третьего лица становится оскорбительна самая услуга, и унижены оба служителя, которые в этом участвуют; поэтому я почтительно утверждаю, что он самый несомненный, хотя и царственный сноб».
Перевод Н. Л. Дарузес.
Поразмыслив, вы, наверное, захотите поддержать игру и потому уточнить, к какому времени относится этот текст. Ну что ж, это середина царствования королевы Виктории, и да-да, речь идет о ее обожаемом муже принце Альберте, которого автор ехидно скрыл за ничего не скрывающим словесным кружевом.
Ну тогда, скажете вы, если идти от самого очевидного к менее, автор определенно не питает почтения к аристократии; автор весьма остроумен; автор наблюдателен и смел. У него зоркий глаз и чуткое ухо, если он сумел превратить незначительную заметку из придворной хроники «Таймс» во всем очевидный символ.
По-видимому, он готов признать человеческое достоинство в каждом, от лесника до принца, и яростно негодует, когда это достоинство унижают, – и особенно когда согласие на это унижение дается охотно и добровольно.