Пусть умники и те, кто желает казаться умнее, чем есть, смело объявят о том, что им с детства вдалбливали в сознание ржавые гвозди строгих старых убеждений: все, что читается легко и содержит много юмора, не имеет права и почти не имеет шансов претендовать на величие и бессмертие! А многословная куча дерьма – имеет шанс быть замеченной и высоко оцененной… Сразу же видно, кому-то пришлось тут долго и мучительно тужиться, дабы оставить большую память о себе.
Пусть хоть кто-нибудь из критиков хоть раз в жизни начнет свою статью так:
«Что толку ругать скучный роман, о котором и так всем известно, что это унылое «мягкое вещество» в твердом переплете? И что толку хвалить лаконичность, поэтичность, метричность, афористичность и многогранность веселой, блестящей прозы Довлатова? Не-е-е-е-ет, мне куда интересней доказать, что куча дерьма содержит в себе запасы драгметалла, а золотой корпус довлатовских шедевров – самой низкой пробы, а еще лучше намекнуть о позолоте и выставить автора жалким фальшивомонетчиком. Это сразу (или: снова) выделит меня из толпы. Скандал мне только на руку. Обо мне – мастере ювелирных слов – заговорят все: и противники, и соратники, и враги, и друзья Довлатова, и те, кто ругает его, и те, кто его оправдывает! Итак! Следите, читатели, за тем, как я из пули на ваших глазах сделаю… сами знаете что!»
И такое поведение Довлатов тоже высмеивал. Часто смех его безжалостен. А кому приятно увидеть себя в смешном свете? И пусть это не ты, а похожий на тебя…
Критикам, филологам, литературоведам доставалось от него не меньше, чем его собратьям писателям, поэтам, журналистам, художникам и прочим представителям интеллигенции. А уж ради красного словца… Но это специфика жанра и, так сказать, издержки профессии…
Один (тоже, типа, специалист, говорит: Довлатову далеко до Куприна. А с чего он взял, что тот равнялся на Куприна? При чем тут вообще Куприн?
Просто одним нравится Куприн, а другим Довлатов. А мне и Куприн, и Довлатов, и Чехов… Но и у того, и у другого, и у третьего есть слабые вещи и сильные. И у каждого свои недостатки, на мой взгляд. И я могу сказать, какие и почему я считаю, что это недостатки. И это будет мое личное мнение, мой личный взгляд, а почему он искривлен, я тоже способен растолковать.
Да и говоря сейчас о Довлатове, я, само собой, говорю отчасти и о себе. А говоря о себе, я порой говорю о Довлатове. Это не значит, что мы похожи. И я не равняю себя с ним, и наоборот. Тут в другом дело!
Вот сам же Довлатов вроде бы всю жизнь писал о себе, да? Да? И да и нет! Не понимаете? Формально он писал о себе, безусловно! Но если подумать, то как ни крути… а он вам о вас же и рассказывал. Всем нам о нас с вами. Но тут вы очевидного не замечаете! Почему? А потому что вам такая правда о себе не нравится!
Я не прав? Довлатов не прав? Ясно, только вы правы! Вы! И те, кто с вами согласен!
Но продолжим!
Я не люблю, когда люди лгут или притворяются. Не могу сказать, будто я всегда абсолютно честен. Но когда берусь критиковать, то стараюсь понять, что именно мне не нравится и почему. И когда собираюсь хвалить, ни себе не вру, ни другим, понимаю, почему мне импонирует именно этот автор или это произведение.
Мы склоны находить достоинства в том, что нам просто нравится по сумме причин. И склонны находить недостатки в том, что мы не принимаем, не любим, не терпим, ненавидим…
Критик нападает на то, что ему не нравится. Поделись он своими мыслями и эмоциями, которые вызывает в нем непонравившаяся вещь, получился бы честный и занятный текст, конечно, без претензий на Высшую Истину и Объективный Свод Законов и Правил Абсолютной Гармонии. Но ведь критик не пишет отзыв как просто читатель, он читатель-профессионал, он дока, величайший знаток… Критики не просто выражают мнение, они производят оценку специалиста… И дело тут вовсе не в его вкусе якобы. О вкусах вообще не спорят. А вот чья точка зрения правильная, и чье зрение острее, и чья наблюдательность лучше, а знания о предмете глубже и богаче, об этом спорить можно. И нужно. Это даже не спор. Это полемика и дискуссия. Интеллектуальная борьба. А кто победит, тот и расширит территорию влияния на умы и сердца. Тот «Царь Горы». А если ты проиграл и Царь Горы другой – надо закидать того, другого, какашками, уничижительными эпитетами… И эдак презрительно, как и пристало Великому Поэту, глядя на неразумную чернь, стоят в гордом одиночестве на скрипящей трибуне лектория «Прямая Речь»!
Ну, ладно, ну, допустим, пусть, по мнению твердолобых и маститых критикобилов большинство рядовых читателей – не столь умны, как некоторые профессионалы слова. Но утверждать, что проза Довлатова – посредственное чтиво, что она по вкусу лишь среднему классу с невысокими литературными запросами… Дорогие мои, вы же не столько нападаете на умершего художника, сколько оскорбляете без разбору всех, кто с удовольствием читал или читает его книги. Умные читатели (и такие читают Довлатова) не клюют, как вы решили, исключительно на «ржачный» «пир духа», а, например, могут оценить мастерство рассказчика, лапидарность изложения, красоту и точность отдельных метафор, блеск и яркость характеристик, остроту шуток и горечь лирических отступлений… Вам такое в голову не приходило? Вы, ненавидящие юмор, поскольку не умеете блистательно шутить вживую, и потому что чаще всего «смех» ассоциируется с агрессией, а не с очищением, вы не можете представить, что «проза» Довлатова не только смешит, но и дает пищу для размышлений? И беспросветная тьма, в которой живет герой Довлатова, не лишает его зрения. Он умеет видеть «божью искру» в «тварях божьих», ибо и сам немного творец, знает цену творениям, способен вдохнуть жизнь в мертвые холодные слова, от которых и нам передается тепло. Это чудо! И хотя быть чудотворцем – почти всегда быть и мучеником, Довлатов нес свой крест, как бы шутя, да еще и благодарил Судьбу, говоря: «Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!» Он не кокетничал, он и вправду долгое время полагал, что не заслуживает звания писателя. Ведь если он так благоговел перед Литературой, то звание «писатель» для него точно было сродни слову «творец». А он? Разве он смел, осквернив себя «советской журналистикой»?