Выбрать главу

Моргана ошеломленно приоткрывает рот.

Невозможно поверить.

Но здесь не во что верить. Старик заговаривается. Или попросту нагло врет.

«Он видел во мне соперницу. И хотел от меня избавиться».

– Ты пытался спасти меня? – произносит она медленно. – Лишив меня семьи? Отправив в чужие края, чтобы чужой Бог каждый день разглядывал меня насквозь? Заставив жить так, чтобы я отупела от их постоянного бормотания, молитв, ритуалов, постных благостных рож? Ты пытался меня спасти?

– Да.

– Ты лжешь.

– Нет.

Он роняет два коротких тусклых слова на землю и через мгновение исчезает.

– Не смей убегать! – кричит она на воздух, в котором еще мелькают очертания силуэта волшебника. – Не смей, Мерлин, слышишь меня?!

От потрясения и гнева ей становится трудно удерживать волшебство, маска сползает с ее лица, светлые волосы обретают естественную черноту, а потом – озноб, тошнота, холодный пот, все дробится перед взглядом и плывет, плывет…

Неужели она проиграла, даже не успев начать?

– Нет, нет, – шепчет она в отчаянии. – Я еще не повидала брата, еще не обманула его, проклятый Мерлин…

Двери церкви распахиваются, рыцари и дамы вываливают наружу гурьбой. Пестрый людской поток, где все веселы, красивы и отмечены счастьем.

Артур выступает впереди, самый веселый, красивый и счастливый.

У Морганы хлещет из носа кровь, кружится голова, подгибаются колени, и вот уже она падает к ногам короля, побежденная собственным предательским телом.

Придя в себя, она понимает, что лучше ничего и придумать было нельзя, как ни плети интриги и ни расставляй сети обмана. В королевстве добродетели Артура правда – это новая ложь.

Ей стало дурно на глазах у брата, и он, согласно кодексу рыцарской чести, поспешил на помощь даме в беде, разве не чудесно? Он проводит свою брачную ночь у постели хворающей сестры, тревожась за ее жизнь, а королева Гвиневра мается на ложе одна, как скорбная вдовица.

Утром, открывая глаза, Моргана видит Артура и солнце.

– Ты жива, сестра! – обрадовано восклицает король. – Я велел отыскать Мерлина, чтобы он тебя исцелил, но он опять куда-то пропал. Слава Господу нашему Иисусу, что спас тебя.

Дитя, родившееся от волшебства, хвалит христианского Бога.

Моргана улыбается одним уголком рта.

– Я узнал тебя сразу, – признается он бесхитростно. – Мерлин заставил меня позабыть семью, но сейчас воспоминания вернулись ко мне. А ты совсем не изменилась.

– И ты тоже, – произносит она первые слова.

Вблизи она находит на лице Артура веснушки, и ей почему-то нравится, что они не исчезли.

– «Цезарю многое непозволительно потому, что ему дозволено все».

– Сенека.

– Верно! Теперь твоя очередь.

– «Настоящий способ мстить врагу — это походить на него».

– Цицерон? Нет, подожди! Эпиктет? Нет, и не он тоже. Не подсказывай мне! Я сейчас вспомню, сейчас вспомню… Марк Аврелий!

– Ты уверен, братец?

– Ну…

– Стал бы последний из пяти хороших римских императоров рассуждать о мести?

– Он был правителем, поэтому я полагаю, что он был к этому способен, несмотря на свою приверженность добродетели.

– Ты полагаешь?

– Да.

– Полагаешь, но не уверен?

– Конечно, я могу ошибаться…

– О, тогда берегись, братец. Королю очень опасно ошибаться.

Артур беззаботно хохочет – это ясные и быстрые звуки, отскакивающие друг от друга, словно ток горного ручья.

Он слушает Моргану, но не слышит. Он снедаем юным нетерпением, этот мальчик-король:

– Признайся, я был прав, это сказал Марк Аврелий?

Теперь смеется Моргана, и звуки похожи на льющиеся из кувшина капли меда, на густеющую смолу.

– Кто знает, кто знает, – дразнит она.

– Не томи меня, сестра, отвечай!

В последнем восклицании – небольшой нажим. Фраза застыла на грани приказа. Артуру не нужно вспоминать, что он король. Это ощущение для него естественно, ибо унаследовано им от отца. Кровь от крови.

«Власть, – думает Моргана. – Утер был сильным зверем, но Мерлин использовал звериную кровь, чтобы вырастить человека».