– Да, ты был прав, это слова Марка Аврелия. Твои познания весьма впечатляют. Сэр Эктор хорошо обучил тебя, брат.
– Он был прекрасным воспитателем и единственным отцом, которого я знал. – В интонации Артура разливается целая река воспоминаний и океан признательности. – А его супруга была замечательной женщиной. Мне их очень не хватает. Добрых людей не может быть слишком много в жизни.
Моргана чувствует укол зависти. Ее воспитывали монашки, которых она презирала, Бог, которого не понимала, и волшебник, которого сотворила из случайно оброненных им слов и собственных мстительных мыслей. Она не уверена, что кто-то из ее наставников был добрым.
– Тебе повезло, что у тебя были любящие родные. И твой молочный брат сэр Кей, похоже, неплохой человек. – Она улыбается сладко и неестественно, и Артур это замечает.
Поэтому быстро кладет руку поверх ее ладони и осторожно гладит, говоря, что теперь она тоже окружена семьей: это он сам, и королева Гвиневра, и все его рыцари. Все они и есть одна большая семья, где люди доверяют и помогают друг другу, никогда не оставят в беде, никогда не предадут, и ей хочется ему верить, хотя она знает, как наивно звучат его вдохновенные речи.
– Ты очень добр, Артур, – вздыхает она.
«Возможно, это и убьет тебя. Возможно, я убью тебя».
Он сияет, принимая ее слова как похвалу. Затем спохватывается, вспоминая, что он христианский король и его должно снедать постоянное неослабевающее чувство вины:
– Я обычный грешный человек.
– Одно не исключает другое, – возражает Моргана.
В его глазах вспыхивают лукавые искорки, и ей кажется, что она замечает в них отголосок того же беспокойства разума, которым обладает сама. Люди называют это сумасшествием.
– А другое не исключает одно, – произносит король Артур с той же серьезной размеренностью, с какой оглашает новые законы.
– Другое, исключенное из одного, становится еще более другим, – подхватывает Моргана.
– Но то, что становится еще более другим, с трудом возвращается к одному.
– Но одно, к которому вернулось другое, обретает целостность.
– А из обретенной целостности невозможно изъять одно!
Они смеются, как дети, увлеченные друг другом и игрой, в которой нет ни малейшего смысла, кроме удовольствия отражаться в другом человеке, похожем на тебя очертанием мыслей. Моргана, на которую раньше было похоже лишь ее собственное отражение, открывает для себя что-то новое и чудесное.
«Это просто приятно, – решает она. – Похоже на счастье».
Артур считает точно так же и не скрывает этого, все, что у него на уме, то и на языке:
– Мне так легко и весело сейчас. Я счастлив, что обрел тебя вновь, дорогая сестра!
Такими их и застает Гвиневра, красавица со скованными губами и робкими руками, все еще неловко придерживающими край королевской мантии. Отороченные мехами и расшитые драгоценными каменьями одежды тяжелы для нее, золото короны тяжело для нее, взгляды придворных, придирчиво изучающих каждую ее ресницу, тяжелы для нее.
Тяжелее же всего – всеобщее ожидание. «Наследник, наследник, наследник!» – слышится Гвиневре повсюду с первого дня ее свадьбы.
– Я не помешала? – Королева, появляясь в покоях Морганы, всегда держится с ладно скроенной вежливостью и приятностью. Ее реверансы безупречны, изгиб шеи посрамит любого лебедя. Она великолепно справляется со своими обязанностями. Она не справляется с ними абсолютно: – Ваше величество, леди Корнуолл.
«Я знаю, что вы смеялись надо мной и моим бесплодием», – читает на ее настороженном лице Моргана, но не Артур.
– Милая жена! – Он подскакивает на месте и устремляется к ней навстречу. Низко склонившись, целует ее руку и провожает супругу к креслу. – Как славно, что ты решила зайти. Присоединяйся к нам, мы играем в забавную и познавательную игру. Нужно узнать философа по его изречению.
– О, но я… – Королева заметно нервничает. – Боюсь, супруг мой, что я совсем не знакома с трактатами древних мудрецов.
– Тогда вы можете просто послушать, ваше величество, – Моргана улыбается еще вежливее и приятнее Гвиневры. – Всегда полезно узнать что-то новое. Расширяет кругозор, не так ли? Позвольте привести вам пример. – Она картинно задумывается. – «Брак, если уж говорить правду, зло, но необходимое зло».
Королева вздрагивает.
Артур слушает, но не слышит.
– Сократ, – говорит он.
Солнце проникает повсюду, словно любопытный ребенок, и прогревает белые камни замка. Деревянные скамьи, установленные в саду, иногда горячи на ощупь. Небо по ночам не обугливается, а темнеет до глубокой бархатной синевы. Мантия здешней ночи расшита жемчужными нитями и заколота богатой серебряной пряжкой месяца или перламутровой брошью полной луны.