Мерлин зашелся бы своим безумным смехом, он хохочет теперь так постоянно, потому что его разум поглощает не только зеленые напитки и сладкий дым, но и переваривает самого себя.
Что-то страшное грядет, чувствует Моргана.
– Как обычно, – рассмеялся бы он.
Артур держится бодро, ведет себя радушно, шутит беспрестанно, глаза у него, как у побитого пса.
Говорить он способен только о Ланселоте.
– Слыхала ли ты, любезная сестрица, как сэр Ланселот победил в поединке сэра Мадора? Скорбное было дело об отравлении яблок на пиру, устроенном королевой. Сие привело к страшной кончине доброго сэра Патриса, подстроенной сэром Пионелем Свирепым. Яблоко сэр Пионель предназначал сэру Гавейну, питая к нему давнюю вражду за убийство родича, и досталось оно сэру Патрису по ошибке. Сэр Гавейн, подозревая козни, со свойственной ему горячностью облыжно обвинил супругу мою в коварном убийстве, государственной измене и черной ворожбе. И был бы ей великий позор и смерть на костре, если бы не ратные труды нашего славнейшего рыцаря, очистившего имя королевы от подозрений и в очередной раз сослужившего нам добрую службу.
Черная ворожба, подумать только! Какой болван до такого додумался?
Да Гвиневра перепутает свойства трав, порежет холеные ручки серпом, не запомнит ни единого названия звезд, свалит небо на землю, уляжется на обломках и станет безутешно стенать, ожидая, когда сэр Ланселот прискачет и ее утешит, а король Артур все починит.
Моргана старательно тянет уголки губ к ушам, удерживая выражение почтительного интереса (контроль – это акт воли), представляя, как ядовитое яблоко по имени «Гвиневра» катится по коридорам замка, стравливая людей между собою, а за нее еще и бьются, спасают и сочиняют модные куплеты о ее неисчислимых достоинствах. Смешно, право же.
– За две недели до Успения Богородицы устроил я великий турнир в Винчестере, где сэр Ланселот предстал в чужом обличии под видом Рыцаря с красным рукавом и поверг в бегство едва ли ни всю мою дружину, а также короля скоттов, за что получил заслуженные почести и хвалы.
Моргана украдкой смотрит в окно. На веточке сидит прелестная птичка с бирюзовым оперением, рыжей грудкой и тоненьким изящным синим клювом. Хорошо быть птичкой: «Чик-чирик-чик-чирик» и никаких мыслей, никаких забот… Знай себе сверкай грудкой, восхищая всех подряд.
– Свойство же сэра Ланселота пробуждать любовь в сердцах поистине несравненно. Из новых дам, что воспылали к нему страстью, кою он и не помышляет в них возбуждать, могу я назвать дочь одного нашего верного барона. Звали ее Элейна Белокурая или Прекрасная Дева из Астолата. Такую сильную любовь внушил ей сэр Ланселот, что сия девица решилась прибегнуть к помощи ворожбы…
Высокородные, высокочтимые слова облепляют ее голову, как теплая грязь. Хватит. Довольно!
Сжимая пространство-время в точку, она перемещается с дальнего конца зала к трону, на котором восседает ее царственный брат (корона, кольчуга, меч, ножны, плащ), и зажимает ему рот своей маленькой ладонью в порезах, шрамах, мозолях и ожогах от зелий и смесей, часть из которых – волшебство, а часть – наука.
– Замолчи, Артур! – шепчет она, задыхаясь. – Я не могу больше слушать твою куртуазную речь! Это невыносимо, когда ты перестаешь быть человеком и становишься королем, персонажем в своей истории! И я отказываюсь слушать о сэре Ланселоте. Женись на нем или убей его! Поверь, тебе сразу станет легче.
Она кричит на него шепотом, а он кричит на нее взглядом, но Моргана не позволяет себя заткнуть.
Без остановок, передышек и пауз она пытается объяснить ему, что Гвиневра – это зеленый цвет: детство и юность, восток и рассвет, обновление и весна, надежда и радость, но еще – зависть, ревность, желчность, тоска, плесень, гниль, вырождение и в конечном итоге смерть.
– Но ты, брат… Ты – красный дракон! Огонь и война. Пламя, которым прижигают раны, чтобы не было гнили. Пламя, затухающее без сражений. Это есть в твоей крови, крови убийцы, крови Утера. Мерлин оказал тебе плохую услугу, заставив забыть о том, кто ты такой. Тебе следовало не останавливать все битвы, а вести их непрерывно. Тебе следовало поставить своего первого рыцаря на колени и публично его высечь, как бродягу, чтобы он не затмевал твоей славы. И тебе следовало сжечь свою бесплодную шлюху-королеву на костре, пока она не погубила тебя!
В этот раз он слышит, но не слушает.
Рыцарь не может ударить даму, не навлекая на себя вечного позора, но Артур отталкивает ее с такой силой, что Моргана падает на пол.