Человек, которому очевидна, например, абсурдность самой идеи защиты Истинной Веры. Если вера истинна и бог – всемогущ, в каких защитниках он может нуждаться? Если же он в них нуждается, значит, он не всемогущ и вера – ложна. Если бог всемогущ, зачем ему вообще утверждать свою религию через насилие – будь то хоть мечи и стрелы, хоть небесные громы и молнии? Дело даже не в том, что это противоречит его же заповедям, а в том, что это попросту бессмысленно – как бессмысленно взламывать дверь хозяину, у которого есть ключ. Он может обратить все народы в свою веру одним лишь собственным изволением – или, если он так ценит их свободу воли, продемонстрировать им неопровержимые доказательства. Если же он этого не делает, это означает одно из трех – либо его вообще нет, либо он бессилен, либо, наконец, он совершенно не желает обращать в свою веру другие народы, и тогда самозваные «защитники», пытающиеся делать это от его имени, как раз и есть прямые нарушители божьей воли...
Когда Родгар впервые пришел к этим умозаключениям, больше всего его поразила не их еретичность. Его поразила их простота и ясность – и то, что миллионы людей, причем не только его соотечественников, но и «неверных», с не меньшим остервенением сражающихся за собственную религию, не понимают столь очевидных вещей. Предпочитают лить реки крови, лишь бы только не понять их. Да, конечно, очень часто высокие слова о святынях служат лишь прикрытием жажды трофеев, титулов, славы. Но ведь многие верят вполне искренне. Он сам еще пару лет назад кинулся бы с мечом на себя теперешнего, услышав такие речи...
С детьми проще. Их разум все еще открыт миру. Они еще готовы воспринимать факты такими, каковы они есть, а не такими, какими их положено считать. До тех пор, пока взрослые не убьют у них эту способность – по крайней мере, у большинства из них. Родгару хотелось верить, что Тилли – принявшая его руководство, но в то же время готовая отстаивать свою позицию, а не подчиняться бездумно – как раз из меньшинства. Что она сохранит независимость мышления – здесь ей, кстати, это будет проще, чем в цивилизованных областях. Хотя, конечно, и эти дикие леса когда-нибудь перестанут быть дикими, а значит, лет через двадцать Стражи Веры доберутся и сюда...
Впрочем, чудовища и хищники могут добраться до нее куда раньше.
«Родгар?»
«Да, Тилли!»
«Мне... уже можно плакать?»
Лучше бы, конечно, отложить все эмоции на потом. На время, когда она будет в безопасности. Но для девятилетней девочки, только что потерявшей и мать, и отца, она и так держится фантастически.
«Можно. Только так, чтобы тебя не услышали».
«Я тихонько».
«И... постарайся все-таки... не зацикливаться на том, что случилось, – здесь бы следовало прибавить традиционное утешение про папу и маму на небесах, но Родгар не мог заставить себя сказать то, во что больше не верил сам. – Думай о будущем. У тебя впереди вся жизнь. Но для этого нужно, чтобы никакие твари не добрались до тебя раньше меня».
«Я понимаю».
«Ты обязательно должна дождаться меня. Я на тебя надеюсь».
«Я дождусь, – она сделала паузу, возможно, всхлипнула, но при мысленном общении он не мог это услышать. – Я не подведу тебя, Родгар».
Родгар подумал, стоит ли, однако, ему самому спешить прямо сейчас. Его решение отправиться в путь немедленно, как только он понял, что Тилли можно спасти, было... ну, не сказать, что чисто эмоциональным, скорее это была нормальная реакция солдата, который по тревоге сначала начинает действовать, согласно уставу и полученным тренировкам, а уже потом – обдумывать и разбираться. И это оправданно, ибо на войне и вообще в критической ситуации лучше действовать неправильно, чем не действовать никак. Но вот теперь, когда он уже успел хорошо прочувствовать разделяющее их с Тилли расстояние, пришла пора обдумывания и выбора оптимального плана. За сутки ему никак не добраться до девочки. Минимум двое (с учетом минимально необходимого отдыха ему самому и коню), если по дороге. Беда только в том, что он не знает, где здесь ближайшая дорога, ведущая в нужном направлении – если таковая вообще есть. Некоторые из этих затерянных в лесах сел, промышляющие больше охотой и сбором дикого меда, нежели традиционным крестьянским трудом, живут настолько обособленно, что к ним и дорог-то не существует. А карт здешних мест, наверное, вообще нет в природе.