Один-единственный раз за время полета мы – пятеро – сможем «собраться» вместе. Услышать друг друга, поговорить. Принять решение. Выполнить задачу. Сделать то, для чего меня – нас – отправили за тридцать семь миллионов километров от нашего общего дома.
За десять минут до расчетного времени пролета «Ники» мимо Энигмы.
А если потом мы не сумеем «разойтись»? Я сойду с ума? Во мне будут говорить, кричать, спорить, самоутверждаться четыре голоса, от которых я не смогу избавиться?
«Пусть это вас не беспокоит, – сказал Штраус. – вы видели доклад о клинических испытаниях. Говорили с донорами. Изучили все материалы. Семь полных процедур. Ни одного сбоя».
Я хотел сказать, что меня успокоили бы сто сорок три удачных испытания. Лучше – три тысячи – без сбоев и проблем. Но время поджимало, «Ника» должна была стартовать вовремя. Семь полных процедур – в успех можешь верить, можешь не верить, но лучше – верь, поскольку согласился.
Я поверил.
Напрасно?
Мне напоминают, что следующие двадцать минут я должен посвятить физическим упражнениям на тренажере. Не люблю, хотя знаю, что – надо. Тренировки почти всегда выпадают на мою долю. Так решила команда Штрауса, и я понимаю – почему. Мое тело, мне и управлять им. Не Алексу же – у него практически угасли двигательные рефлексы. И не Амартии – он точно сделает что-нибудь не так, и в результате у меня будет повреждение лодыжки или растяжение мышц. Тело-то не его, можно и загнать, как лошадь. Джек и Луи… Вот честно: не знаю, как они повели бы себя с моим телом, если бы тренировки происходили во время их бодрствования. Ощущают они себя в это время, будто в скафандре, или тело для них как свое?
Конечно, мы говорили об этом перед «встраиванием». Впятером говорили, и со Штраусом, и с другими психологами и психиатрами НАСА.
Я кручу педали, растягиваю эспандер, робот массирует мне мышцы, кровь приливает то к ногам, то к голове, а я смотрю на экраны, на показания приборов, на числа, числа, световые маркеры. Все нормально, все хорошо, последняя коррекция курса завтра в четыре восемнадцать. Не знаю, кто будет бодрствовать – надеюсь, что Амартия. Но точно не я, никогда не просыпался в такую рань. Наверно, инстинкт.
Двадцать семь часов до Энигмы. Думаю об этом спокойно. В носовом иллюминаторе те же звезды, ни на глаз, ни даже с помощью всех девяти установленных на борту научных приборов никакого микролинзирования, хокинговского излучения, дискового свечения. Ничего. Может, ничего не произойдет, даже когда «Ника» пролетит от цели на расстоянии расчетных трех километров? Просто пролетит и продолжит полет – уже по возвратной части траектории?
Мне почему-то кажется, что так и будет, хотя Алекс, конечно, убежден, что мы еще слишком далеко, приборы «оживут» часа за три до пролета. Черная дыра вдвое массивнее Нептуна может сбить с орбиты даже Юпитер, но все равно масса ее так мала по астрономическим представлениям, что температура хокинговского излучения – сотые доли Кельвина. Интенсивность такая слабая, что наш самый чувствительный на сегодня анализатор «Термаль» (Германия-Россия-Швеция-Израиль) обнаружит излучение, если оно вообще существует, минут за десять до пролета. Говорят, это будет открытие века! Испарение черной дыры. Прямое доказательство. Восторг. Нобелевская премия.
Я спросил Алекса на той встрече: если все пройдет штатно и излучение Хокинга будет зафиксировано, кому достанутся лавры открытия? Ему, физику, или мне, единственному живому человеку на борту?
«Всем нам, конечно, – ожидаемо ответил Алекс, глядя на меня пронизывающим, как осенний ветер в Балтиморе, взглядом. – Надеюсь, в эти минуты мы действительно будем вместе».
Это меня беспокоит больше всего. Во время тренировок после «встраивания» этого никогда не происходило. Штраус утверждал, что прежние испытуемые прекрасно выдерживали «общие собрания». Не могу себе представить. А как это происходило у Гопкинса с его одиннадцатью встроенными субличностями?
Конечно, я спрашивал у Штрауса и не только у него, у всех психиатров и психологов, с которыми довелось работать: почему после «встраивания» и до полета не предусмотрено ни одного «общего собрания»? Это опасно для моего психического здоровья?
«Нет, Гордон, – твердо отвечал Штраус, – никакой опасности для вас, иначе Ассоциация запретила бы процедуру».
«Но почему предусмотрен только один эпизод полного присутствия? И ни разу – на Земле, перед полетом. Разумно хотя бы раз собраться нам всем пятерым. Тогда у черной дыры было бы проще, разве не так?»