– Шан-лаобань, сегодня вечером Шуньцзы совсем помешался! Как послушал вашу пьесу, так всё никак не может успокоиться. Старая княгиня просит вас подержать на руках немного, чтобы он утихомирился. – Она сунула Шуньцзы в объятия Шан Сижуя, и пёсик тут же прильнул к его груди, тихонько повизгивая, он прямо-таки атаковал своей лаской.
Служанка проговорила с улыбкой:
– Не стану мешать господам разговаривать, когда вы снимите грим, я заберу его! А, ещё кое-что! Потом для вас приготовят автомобиль, водитель будет ждать за воротами!
Чэн Фэнтай взглянул на Шан Сижуя и улыбнулся служанке:
– Побеспокою барышню просьбой, передайте, что не надо тревожиться о машине, я подвезу Шан-лаобаня, нам как раз по пути.
Кивнув, служанка ушла.
Чэн Фэнтай погладил Шуньцзы по заду, однако тот, не оценив его милость, вывернулся и принял грозный вид, собираясь укусить.
Шан Сижуй злобно рассмеялся:
– Верно! Кусай его!
Чэн Фэнтай отдёрнул руку и тоже улыбнулся:
– Что я такого сказал, чтобы меня кусать?
Шан Сижуй ответил:
– У этого пса есть душа, он распознаёт тех, кто разбирается в театре. Должно быть, он учуял во втором господине Чэне дилетанта!
Чэн Фэнтай со смехом сказал:
– Шан-лаобань, скоро ты превратишься в родоначальника оперы, но даже ты не презираешь меня за дилетантство, докатился же я до того, что мной тяготится собака!
Они оба забавлялись с собакой, покуда ворвавшийся за кулисы князь Ци, объятый сильным волнением, не прервал их:
– Почтенный Жуй! Почтенный Жуй! Ваше искусство игры продвинулось ещё значительнее! Как хорошо!
В левой руке князь Ци сжимал рукопись, а в правой – шкатулку, войдя и увидев Чэн Фэнтая, он с улыбкой воскликнул:
– Ах! Второй господин Чэн тоже здесь! Так спешил, что и не заметил вас!
Чэн Фэнтай подумал: «Этот твой трюк не новый, я только что провернул его же с бэйлэ Анем», – а вслух сказал:
– Князь ещё не отдыхал?
– Какой уж там отдых! – Князь Ци положил рукопись и шкатулку на стол: – Завтра спозаранку у меня поезд, и я подумал, что сегодня во что бы то ни стало должен повидать Шан-лаобаня… Почтенный Жуй! Взгляните-ка, это копия новой пьесы, написанной для вас Цзюланом, он просит вас хорошенько посмотреть и сказать в письме, что вы думаете. А в этой шкатулке жемчужная пудра, сейчас такую уже ни за какие деньги не купишь. Цзюлан не в силах был с ней расстаться, но для вас приберёг. Ох! Я ещё всё думал в поезде, как бы не попасться полицейским, а то арестовали бы меня за хранение белого порошка.
Шан Сижуй поспешил встать и поблагодарить его. Князь Ци взглянул на него с затаённой улыбкой и сказал:
– Цзюлан настоятельно просил меня увидеть тебя своими глазами и передать тебе привет. Как по мне, ты потолстел за эти два года, а ещё вытянулся.
Нин Цзюлан не спрашивал об обществе «Звуков циня», а интересовался лишь Шан Сижуем. Очевидно, что его забота о Шан Сижуе была необычайной.
Шан Сижуй ответил:
– Ах! Благодарю его за то, что всегда помнит обо мне. Передайте ему, что у меня всё чудесно.
Князь Ци сказал:
– Ладно, я передам ему. После полудня ты не занят? Тогда скорее снимай грим! Я отвезу тебя домой. Хотел забрать у тебя саньсянь[163] для Цзюлана, тот самый, что ты использовал для «Мастера Вэньчана»[164].
Шан Сижуй принял предложение и с досадой сказал Чэн Фэнтаю:
– Второй господин, вы идите. Поговорим с вами об опере как-нибудь в другой раз.
Это была расплата за содеянное, ясно, что князь Ци по ошибке принял Чэн Фэнтая за избалованного барчука, замышляющего недоброе: навязаться в друзья Шан Сижую, чтобы гоняться за красавицами труппы «Шуйюнь», вот князь Ци и поспешил спасти Шан Сижуя из затруднительного положения. Чэн Фэнтай надел шляпу, лицо его вытянулось ещё сильнее, чем у бэйлэ Аня:
– Ладно. Тогда я откланиваюсь.
Прежде чем уйти, он бросил пристальный взгляд на этого мужчину, по-прежнему стоящего под восемью знамёнами маньчжурской армии, как и его предки. А про себя подумал: «Я запомнил тебя, князь Ци!»
