Итальянскія озера и послѣ Швейцаріи имѣютъ въ себѣ нѣчто милое и тихо-радостное. Къ нимъ принадлежитъ и Лугано — швейцарское по географіи и чисто-итальянское по характеру своей живописности.
Тогда переѣздъ отъ Лаго Маджіоре до Лугано дѣлали въ таратайкѣ, съ веттурино, что было гораздо пріятнѣе. Вся мѣстность дышала еще памятью объ эпопеѣ гарибальдійскаго возстанія. Для меня лично это связано было съ разсказами покойнаго П. В. Берга, когда-то моего сотрудника по Библіотекѣ для чтенія. Онъ ѣздилъ къ Гарибальди въ эти именно мѣста и любилъ передавать подробности о «генералѣ», всѣхъ его повадкахъ и привычкахъ, о томъ, какъ онъ ѣздилъ верхомъ, командовалъ, исчезалъ въ горы на цѣлый день, внезапно появлялся здѣсь и тамъ.
Лугано изо всѣхъ итальянскихъ озеръ до сихъ поръ для меня самое привлекательное. Тогда оно меня восхитило особымъ освѣщеніемъ прибрежныхъ скалъ, ихъ розоватымъ колоритомъ и прозрачной дымкой воздуха. И, плывя по нему, вы испытываете гораздо больше отрады въ его тѣснинахъ, чѣмъ на Лаго Маджіоре, съ его низменными издали берегами, и на Конскомъ озерѣ, съ его вереницей виллъ и садовъ, не исключая и того прославленнаго раздѣла водъ, гдѣ стоятъ Белладжіо и Менаджіо.
Много разъ попадалъ я потомъ на тѣ же озера, ночевалъ въ Белладжіо, проводилъ цѣлыя недѣли въ городѣ Лугано, дожилъ до того времени, когда изъ Менаджіо можно уже было по узкоколейной желѣзной дорогѣ переѣзжать сквозь ущелья и крутизны прямо къ пристани озера Лугано.
Первый захватъ красокъ на итальянскихъ озерахъ ни съ чѣмъ несравнимъ и онъ уже никогда не повторяется; но полюбить ихъ можно надолго, и каждый разъ, когда я попадалъ въ Миланъ весной или ранней осенью, я ѣхалъ въ Комо за тѣмъ только, чтобы прокатиться по озеру хоть до Белладжіо, или отправлялся въ вагонѣ до пристани Лаго Маджіоре.
Въ то возвращеніе изъ Франціи въ Вѣну, лѣтомъ 1871 года, посѣтилъ я и Венецію и нашелъ ее во всей прелести ея красокъ, окутанную широкой зыбью лагунъ, безъ налета той печальной красоты, какую въ послѣднихъ страницахъ «Наканунѣ» русскій великій писатель умѣлъ схватить и передать художественными словами. Тогда можно было взять у Венеціи все, что въ ней есть самаго драгоцѣннаго. Но жить въ ней подолгу не привелось и позднѣе, вплоть до самыхъ послѣднихъ годовъ, ни въ городѣ, ни на Лидо, во время морскихъ купаній.
Проползъ въ Петербургѣ одинъ всего годъ, очень тяжелый, и болѣзнь, на этотъ разъ болѣе серьезная, погнала зимой, въ декабрѣ, лѣчиться, искать врачебной помощи, тепла и солнца. Изъ Праги и Вѣны занесло меня въ итальянскій Тироль, въ Меранъ и Боценъ, а оттуда, на конецъ зимовки, во Флоренцію.
Съ тѣхъ поръ, т.-е. съ февраля 1873 года, Флоренція сдѣлалась тѣмъ пунктомъ Италіи, гдѣ я всего больше и чаще жилъ. Тамъ провелъ я цѣлый годъ (съ сезономъ морскихъ купаній въ Ливорно), лѣчился, выздоравливалъ, много работалъ, написалъ романъ Полжизни и половину романа Докторъ Цыбулька, тамъ уходилъ въ изученіе итальянскаго языка и литературы, усердно знакомился съ искусствомъ старыхъ флорентинскихъ мастеровъ и всѣмъ, что Средневѣковье и Возрожденіе сдѣлали изъ столицы Тосканы, создавъ изъ нея нѣчто гармоническое и своеобразное, какъ бы огромный музей итальянскаго творчества по всѣмъ отраслямъ — по живописи, архитектурѣ, ваянію, мозаикѣ, литейному дѣлу, городскимъ сооруженіямъ, садамъ и отдѣлкѣ холмовъ.
Во Флоренціи завязалъ я впервые и личныя сношенія съ итальянской интеллигенціей. Тамъ испыталъ я тихое обаяніе жизни въ культурномъ городѣ, среди умнаго и тонкаго населенія, вдали отъ шума столичной суетни.
По здоровье погнало и оттуда. Слѣдующая зима стояла суровая, съ рѣзкими вѣтрами. Римъ былъ уже подъ бокомъ — не въ шести часахъ ѣзды, какъ теперь, но въ какихъ-нибудь восьми-десяти часахъ.
И вотъ я снова въ «вѣчномъ городѣ», передъ самымъ карнаваломъ 1874 года. Первые дни приласкали свѣтомъ и тепломъ. Бѣготня по улицамъ, въ поискахъ за квартирой, принесла съ собою простуду. Надо было гораздо зорче беречься коварнаго римскаго климата. На виллѣ Боргезе или въ другомъ какомъ нездоровомъ урочищѣ Рима, но микробъ лихорадки былъ проглоченъ, и малярія подкралась сначала въ видѣ зубной боли, а потомъ и съ болѣе яркими изнурительными признаками.
Всякій, кто получилъ этотъ подарокъ отъ Рима, знаетъ, какъ малярія дѣйствуетъ на душевное состояніе. Цѣлыми днями вы испытываете паденіе силъ, «простраціи», соединенную съ подавленнымъ настроеніемъ. Не хочется никого видѣть, ни читать, ни писать, ни говорить, ни двигаться. Когда бывало полегче, — обыкновенно послѣ полудня, — я дописывалъ Доктора Цыбульку. И эта единственная въ моемъ писательствѣ сатирическая вещь была дописана, когда римская лихорадка держала меня въ своихъ когтяхъ. Могу отмѣтить здѣсь мимоходомъ, что тогдашнее медицинское свѣтило, проф. Бачелли (впослѣдствіи министръ народнаго просвѣщенія), съ такимъ «легкимъ сердцемъ» приказалъ мнѣ взять три горячихъ ванны сряду, что послѣ второго раза я еле дышалъ. Вылѣчилъ меня покойный лейбъ-медикъ папы Пія IX, докторъ Мац-цони, по спеціальности хирургъ, чисто итальянскими прогрессивными дозами хинина, и не раньше отпустилъ меня на сѣверъ, какъ къ маю, давъ мнѣ письменную діагнозу, откуда я помню выраженіе: «Visceri sani», т.-е. здоровыя внутренности, всѣ, кромѣ, конечно, селезенки.