Этотъ подарокъ Рима давалъ потомъ о себѣ знать долгіе годы, въ видѣ головныхъ невралгій. Малярія наложила свою лапу на все мое тогдашнее трехмѣсячное житье въ Римѣ. Къ веснѣ я сталъ выходить, но настоящаго вкуса къ изученію памятниковъ, къ прогулкамъ и поѣздкамъ не могло быть, какъ у здороваго человѣка. Я больше смотрѣлъ на жизнь города изъ оконъ своихъ комнатъ, на «Piazza di Spagna», въ трехъэтажномъ старинномъ домѣ, наискосокъ отъ фонтана Бернини, у подошвы лѣстницы, ведущей на «Monte-Pincio». Каждая поѣздка куда-нибудь за черту города, въ катакомбы или «S. Paolo fuori le mura», оплачивалась возобновленіемъ припадковъ. И какъ на зло, апрѣль выдался свѣжій, съ сѣверо-восточными вѣтрами или удушливымъ «широкко».
Римъ, тѣмъ временемъ, оживлялся, сталъ болѣе похожъ на столицу, полегоньку утрачивалъ свою прежнюю физіономію.
Но эти новыя черты столичной жизни не особенно нравились иностранцамъ. Военные и чиновники, крупный и мелкій буржуазный людъ, принесли съ собою то, что извѣстно было по Милану и Турину. Даже и очень наблюдательному форестьеру трудно еще было схватить какія-нибудь характерныя черты столицы объединеннаго королевства, кромѣ двухъ-трехъ, скорѣе непріятныхъ, новшествъ.
Изъ русской артистической колоніи я видѣлся только съ Антокольскимъ. Онъ тогда уже вылѣпилъ своего „Связаннаго Іисуса“.
Какъ больной, жившій на такомъ бойкомъ пунктѣ, я не мало терпѣлъ отъ ѣзды и, главное, отъ неистовыхъ криковъ газетныхъ разносчиковъ. Свобода печати принесла съ собою бойкую уличную промышленность. Вечеромъ, до позднихъ часовъ, бывало, лежишь съ несносными болями въ вискахъ и жаромъ во всемъ тѣлѣ, а внизу, подъ окнами, мальчишки, вырвавшись изъ типографій, бѣгутъ одинъ за другимъ и бѣшено орутъ: Fanfulla. Тогда это была самая расхожая газета. Теперь она еле-еле дышитъ.
«Вѣчный городъ» во второй разъ подсиживалъ меня, не давалъ мнѣ воспринять его вполнѣ, полюбить, испытать на себѣ его обаятельную силу. И покидалъ я его съ понятнымъ вздохомъ облегченія, на пути къ нѣмецкимъ водамъ. На Германію и Швейцарію возлагалъ я самыя положительныя надежды, а между тѣмъ тамъ я заново разстроился здоровьемъ и еще болѣе года долженъ былъ убить, живя въ Вѣнѣ, до возвращенія въ Россію, въ сентябрѣ 1875 года.
Съ тѣхъ поръ прошло болѣе двадцати лѣтъ. Италія не переставала тянуть къ себѣ, — Италія, но не Римъ. Онъ пугалъ возможностью снова схватить малярію. До 1878 года я не ѣздилъ за границу, но съ поѣздки на Парижскую выставку 1878 года, почти каждый годъ, я отправлялся на весенній сезонъ на западъ и югъ. Флоренція стала моимъ любимымъ мѣстомъ. Тамъ, въ апрѣлѣ и маѣ, я обыкновенно начиналъ какую-нибудь беллетристическую работу. Флоренція чередовалась съ Баденомъ. На долю Рима пришлась всего одна ночевка за цѣлыхъ 23 года. И она меня снова смутила. Было это въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ, кажется, въ 1884 году. Я жилъ въ Баденѣ въ маѣ и писалъ пьесу, данную въ слѣдующій сезонъ въ Москвѣ и Петербургѣ, Докторъ Мошковъ. Дошелъ я до четвертаго акта и почувствовалъ необходимость сдѣлать передышку. Но тамъ же узналъ я, что въ Неаполѣ будутъ праздновать открытіе водопровода, ожидаютъ королевскую чету, готовятъ празднества всякаго рода. Это меня заохотило пролетѣть туда на нѣсколько дней. Неаполемъ и его заливомъ мнѣ не удалось насладиться вполнѣ зимой 1870 года. Разстояніе не испугало меня. Безъ передышки очутился я на Кіяйѣ и три-четыре дня съ прогулкой по морю на Капри промелькнули, какъ нѣчто лучезарное. На возвратномъ пути я пріѣхалъ ночевать въ Римъ. И весь городъ, и его Корсо, въ девять часовъ вечера, показались мнѣ чѣмъ-то мертвенно провинціальнымъ. И только что я, придя въ свой номеръ Hôtel d’Europe легъ въ постель, со мной начался приступъ настоящей лихорадки. Римъ рѣшительно запрещалъ мнѣ оставаться въ немъ. Двадцатью гранами хинина и тревожной ночью поплатился я за эту остановку.
Малярія не возобновилась, по крайней мѣрѣ, въ видѣ лихорадочныхъ припадковъ, но впечатлѣніе осталось. И мнѣ было тяжело-видѣть, что Римъ отходитъ отъ меня. Охота ѣхать въ него, пожить и пополнить всѣ недочеты знакомства съ нимъ, не явлалась довольно долго. Флоренцію я опять навѣщалъ. А съ тѣхъ поръ, какъ сталъ проводить зимы на Ривьерѣ, въ Италію и изъ Италіи ѣздилъ по всѣмъ путямъ: и черезъ Монъ-Сени, и на С. Готтардъ, и по Бреннеру, и по Зиммерингу. Миланъ, Туринъ, Венеція, Болонья, Верона; вездѣ привелось побывать за вти двадцать слишкомъ лѣтъ, всего чаще въ Миланѣ и Генуѣ. Флоренція не переставала быть доброй, милой старушкой, которую каждый разъ посѣщаешь съ примиряющимъ чувствомъ.