«Romanesco» не одинъ только жаргонъ (діалектомъ его назвать врядъ ли можно), но все чисто-римское, мѣстное, бытовое, народное, все, что идетъ не отъ государства, не отъ власти, сената или куріи, а снизу, отъ массы народа: языкъ, обычаи, вино, всякіе сельскіе порядки, продукты, производство. Говорить по простонародному пріучаются дѣти всѣхъ римлянъ, даже и дѣти князей, если у нихъ кормилицы и няньки изъ народныхъ кварталовъ города или изъ его ближайшихъ окрестностей. Въ жаргонѣ римскаго обывателя буква R играетъ огромную роль. Онъ замѣняетъ ею вездѣ букву L. Онъ произносить «er (и даже ar) papa», вмѣсто «il papa». Но это не мѣшаетъ ему, когда онъ начинаетъ говорить на господскомъ языкѣ, проявлять необычайную звучность говора, музыкальность и пріятную вибрацію гласныхъ и согласныхъ. У него нѣтъ и въ поминѣ тосканскаго х вмѣсто к въ такихъ словахъ, какъ casa, poco, cotto. Онъ — поэтъ на своемъ діалектѣ, создатель пѣсенъ, прибаутокъ и даже цѣлыхъ былинъ, напр., изъ жизни трибуна Коло ди-Ріенци. И на его жаргонѣ оставилъ послѣ себя огромный литературный памятникъ народный поэтъ-сатирикъ Рима — Белли. Его имя, до сихъ поръ, мало у насъ извѣстно. Но намъ тѣмъ интереснѣе этотъ создатель цѣлой сатирической эпопеи, что Гоголь, съ конца тридцатыхъ годовъ, ознакомился съ его «сонетами», когда еще они ходили по рукамъ, въ запрещенныхъ тетрадкахъ. Можно предположить даже, что Гоголь былъ лично знакомъ съ этимъ характернымъ римляниномъ папской эпохи, который цѣлыя пятнадцать лѣтъ, до революціи 1848 года, безпощадно изображалъ въ своихъ сонетахъ (онъ оставилъ ихъ болѣе двухъ тысячъ) тогдашніе ватиканскіе порядки, ихъ вліяніе на нравственность народа, выкапывая всю подноготную трастеверинскаго быта. Онъ любилъ народъ; но показывалъ его такимъ, каковъ онъ есть. Всѣ его сонеты написаны какъ бы отъ лица простолюдиновъ въ разговорной формѣ. Въ нихъ и можно найти богатѣйшій бытовой и психическій матеріалъ для знакомства съ тѣмъ, что и въ дурномъ, и въ хорошемъ составляетъ «romanesco». Белли-сатирикъ не переставалъ быть либераломъ и даже противникомъ куріи все время, какъ сочинялъ свои сонеты. Но событія послѣ бѣгства Пія IX въ Гаету, провозглашеніе въ Римѣ республики испугали его, и онъ кончилъ піэтизмомъ, на службѣ у куріи, и съ тѣхъ поръ писалъ только безвкусныя оды.
Народъ старыхъ римскихъ урочищъ, и прежде всего зарѣчныхъ кварталовъ, въ своихъ коренныхъ свойствахъ — почти тотъ же, какимъ описывалъ его Белли. И до сихъ поръ любой трастеверинецъ считаетъ себя гораздо болѣе древнимъ римляниномъ, чѣмъ какой-либо простолюдинъ, даже изъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ говорятъ провинціальными діалектами, въ которыхъ гораздо больше древне-латинскаго, чѣмъ въ его жаргонѣ. Онъ и по латыни-то произноситъ (когда молится на церковномъ языкѣ) по своему: Dèussè вмѣсто Deus.
Нужды нѣть! Онъ еще мнитъ себя квиритомъ. И въ этомъ нѣть ничего удивительнаго. Онъ живетъ съ незапамятныхъ временъ въ городѣ, гдѣ все говорить о его всемірномъ величіи и славѣ, гдѣ слѣды древности на каждомъ шагу, гдѣ буквы S. P. Q. R. все еще видны на всѣхъ зданіяхъ, надписяхъ, афишахъ, объявленіяхъ городской управы. Истый трастеверинецъ еще считаетъ весь городъ своей собственностью. Улицы, церкви, ворота, внутренніе дворы домовъ, даже виллы богачей — все это должно быть къ его услугамъ, какъ нѣкогда весь Римъ доставлялъ ему и ѣду, и развлеченія. И въ его жизни многое указываетъ, по сіе время, на древніе обычаи римлянъ. Всякій, кто хоть немножко присмотрится, увидитъ эти пережитки, длящіеся тысячелѣтія. Народъ, до сихъ поръ, считаетъ смертельной обидой выраженіе «лишить огня и воды», онъ все еще разукрашиваетъ свои лавчонки на античный ладъ, все еще у каменьщиковъ, когда они шабашатъ вечеромъ, мальчикъ, котораго зовутъ «шегіо», поетъ особую пѣсню древняго напѣва, все еще держится обычай особымъ образомъ обращаться съ тяжестью, при постройкахъ, ставить лѣса, носить все на головахъ — и воду, и бѣлье, и дрова. И также простолюдинъ драпируется въ свой плащъ, напоминающій тогу, и носить обувь, напоминающую сандаліи. Этотъ перижитокъ одежды еще характернѣе у поселянъ римской Кампаньи, чѣмъ у самыхъ истыхъ римлянъ въ городѣ. А психическіе пережитки — всѣ налицо у римскаго простолюдія, даже у тѣхъ, кто въ послѣднюю четверть вѣка сталъ уже мелкимъ буржуа, значительно утратилъ народный складъ въ одеждѣ, комнатной обстановкѣ, образѣ жизни, развлеченіяхъ.
Это, во-первыхъ, при скептическомъ и насмѣшливомъ умѣ — сухая страстность, задоръ самолюбія, склонность къ кровавой расправѣ и отсутствіе состраданія къ животнымъ, которыхъ дѣти мучатъ съ утонченной жестокостью, а взрослые, походя и злобно, бьютъ. Нравы квиритовъ, абсолютная власть родителей, повиновеніе власти, выдержка, непоколебимая стойкая храбрость — все это утратилось;-а болѣе низменные инстинкты и склонность къ горделивому приниженію всего того, что не римское, — еще живутъ, вмѣстѣ съ положительнымъ оттѣнкомъ религіознаго чувства. Римскій простолюдинъ ни мало не мистикъ. Онъ — прямое отродье того плебса, который жилъ въ тенетахъ культа, основаннаго на суевѣріи и замаливаніи боговъ, не вызывая высшихъ этическихъ порывовъ души. И теперь онъ почти такъ же суевѣренъ. Онъ вѣритъ сонникамъ, кабаллѣ; гадаетъ о выигрышныхъ номерахъ лотб, у него сотня примѣтъ, въ особенности дурной глазъ, и слово «jettatore» совсѣмъ не пустой звукъ, не толь-во у простого люда, но и въ богатой буржуазіи, и въ барскихъ салонахъ. Мнѣ указывали на жену одного сановника, которая считается такимъ «jettatore», приносящимъ всюду неудачу и бѣду.