Трудъ этотъ взялъ всю зиму, до марта, и нѣсколько утомилъ меня. Я разсудилъ ограничиться двумя «Столицами міра», а Римъ оставить въ видѣ pium desiderium, когда судьбѣ угодно будетъ довести меня и до него, уже безъ намѣренія писать о немъ.
Но… вышло по другому. Въ Берлинѣ, въ началѣ мая 1896 г., когда я отправился на воды въ Баденъ, Unter den Linden, во всѣхъ книжныхъ магазинахъ цѣлыми рядами желтыхъ томиковъ появился Римъ Эмиля Золя. Тамъ я купилъ его и поѣхалъ съ нимъ въ Баденъ, гдѣ читалъ его болѣе недѣли, ходя по горамъ и лѣсамъ.
Книга эта, какъ цѣльное художественное произведеніе, не захватила меня. Слушатели и читатели моихъ публичныхъ чтеній на эту тему знаютъ, какъ я смотрю на Воте, какъ на романъ, и здѣсь я не желаю повторяться. Но эта книга заохотила къ Риму, потянула туда, на то седмихолміе, откуда пошла вся исторія Европы, и потянула съ особенною силой. Ничего безусловно новаго не говорила она тому, кто зналъ Римъ не по одной наслышкѣ, а видѣлъ его и читалъ о немъ много цѣннаго и въ ученомъ, и въ литературномъ смыслѣ. Но Золя писалъ ее подъ первымъ натискомъ личныхъ настроеній, картинъ, образовъ, думъ — всего, что Римъ влилъ ему въ душу. Онъ любовно готовился къ этой поѣздкѣ, и она не обманула его. Весь свой сильный творческій темпераментъ и ясный обобщающій умъ онъ вложилъ въ тѣ мѣста книги, гдѣ Римъ— urbs, Римъ — центръ всемірнаго, сначала свѣтскаго, потомъ духовнаго властительства, выступаетъ, какъ огромное живое существо.
Эти страницы, — а ихъ чуть не цѣлая треть книги, — даже и съ длиннотами, вредящими ходу собственно романа, съ неизбѣжнымъ повтореніемъ вещей, извѣстныхъ каждому образованному читателю, — вызывали во мнѣ, все сильнѣе и сильнѣе, неудовлетворенность личнаго чувства къ Риму. Стало жаль долгихъ годовъ, проведенныхъ внѣ этого города, когда была, въ сущности, возможность пожить въ немъ. Явилась боязнь, что, быть можетъ, такъ и не удастся заплатить свою недоимку.
Одно изъ лучшихъ мѣстъ романа, и въ чисто-художественномъ смыслѣ, это — пріѣздъ аббата Пьера, первыя ощущенія вдоль римскихъ улицъ, панорама города съ террасы церкви S. Pietro in Mon-torio на Яникулѣ. Эти страницы сразу охватили меня вновь воскресшимъ интересомъ къ Риму. Я почувствовалъ, что теперь только, когда мнѣ уже минуло шестьдесятъ лѣтъ, я въ состояніи буду оцѣнить Римъ такъ, какъ онъ того заслуживаетъ, найти въ немъ все то, что онъ даетъ человѣку, долго работавшему головой, самаго цѣннаго, показывая перспективы и просвѣты, какихъ не получишь нигдѣ.
Золя, для своей задачи, вылившейся у него въ видѣ трехъ городовъ, взялъ въ романѣ Римъ и Ватиканъ такъ, какъ его неизбѣжно было взять въ концѣ XIX вѣка. Прежде руины и памятники античнаго искусства, церкви и палаццо Возрожденія, карнавалъ, Святая недѣля, ея процессіи и службы въ Петрѣ — составляли почти исключительные предметы, какими занимались тѣ, кто писалъ о Римѣ. Теперь значеніе столицы католичества, новая борьба Ватикана съ духомъ времени, его уступки и соглашенія, роль, какую онъ сталъ играть въ послѣдніе десять-пятнадцать лѣтъ — все это освѣщалось романистомъ гораздо ярче, чѣмъ когда-либо, въ книгѣ, написанной для сотни тысячъ читателей. По старому о Римѣ уже нельзя было говорить. Для насъ, русскихъ, эта сторона книги Золя получала еще болѣе новый интересъ. У насъ и вообще-то о Римѣ писано мало, а въ новѣйшее время, кажется, еще менѣе касались этого новаго Рима, двоевѣрія и двоевластія, царствующихъ въ Италіи, и всего разительнѣе — въ ея столицѣ.
Книга Золя, какъ химическое бродило, вызвала во мнѣ душевную работу на тему вѣчнаго города, и уже не для одного меня, русскаго писателя, пожелавшаго подвести итоги своимъ заграничнымъ странствіямъ. Меня стало забирать желаніе — въ связи съ освѣженнымъ изученіемъ Рима, и стараго, и новаго — посмотрѣть поближе и на то, какъ этотъ городъ прошелъ по русской интеллигенціи и душевному складу тѣхъ изъ нашихъ соотечественниковъ, которые не только живали въ немъ, но и писали о немъ, начиная съ эпохи, когда такой писатель, какъ Гоголь, сдѣлался страстнымъ поклонникомъ Рима, — шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ.