Молодыхъ нашихъ ученыхъ, магистрантовъ, оставленныхъ при университетахъ — весьма мало привлекаетъ Римъ. Во весь сезонъ я довольно часто встрѣчался всего съ однимъ магистрантомъ, жившимъ здѣсь болѣе двухъ лѣтъ, для работъ по исторіи римской культуры. Несмотря на классическую систему гимназій — поразительно бѣдно число общеобразованныхъ людей, съ культомъ всего античнаго, съ живымъ интересомъ къ искусству, къ Риму, какъ хранилищу художественныхъ богатствъ. Тщетно искалъ я хоть небольшого кружка русскихъ, гдѣ бы чувствовалась серьезная подготовка къ изученію Рима, а среди нѣмцевъ я сейчасъ же нашелъ его и провелъ нѣсколько оживленныхъ вечеровъ въ одномъ изъ недорогихъ ресторановъ, куда, по воскресеньямъ, сходились обѣдать молодые филологи, историки искусства, художники изъ разныхъ городовъ Германіи. Во всѣхъ нихъ я находилъ искреннюю любовь къ Риму, много свѣдѣній, безъ педантства, студенческую веселость, охоту къ экскурсіямъ, потребность дѣлиться своими впечатлѣніями и знаніями. Съ римлянами и другими иностранцами нѣмцы знакомятся больше, чѣмъ наши. Еще у нашихъ старыхъ художниковъ была кое-какая связь съ городомъ и его жизнью, съ мѣстными собратами по искусству; но теперешніе — при такомъ бѣдномъ персоналѣ — отличаются большимъ равнодушіемъ ко всему, что не ихъ ежедневный обиходъ.
За цѣлые полгода, всего одинъ разъ, художникъ, изъ старыхъ, свелъ меня къ итальянскому живописцу. Ни одного знакомства съ римской интеллигенціей — въ литературномъ, политическомъ или ученомъ мірѣ — не сдѣлалъ я у нашихъ живописцевъ. Одинъ лишь старикъ, архитекторъ-пансіонеръ 40-хъ годовъ — съ нѣкоторыхъ поръ жившій здѣсь домомъ, составлялъ, по этой части, рѣзкое исключеніе. У него бывало много народа и онъ готовъ былъ всегда знакомить васъ со всѣмъ выдающимся въ артистическомъ мірѣ — и международномъ, и чисто римскомъ.
И такихъ русскихъ, кто бы серьезно интересовался римской куріей и вопросомъ отношеній русской церкви къ латинству, я не встрѣчалъ ни въ осѣдлыхъ, ни въ пріѣзжихъ, кромѣ посольскихъ при Ватиканѣ и одного изъ тѣхъ заѣзжихъ профессоровъ, о которыхъ я упомянулъ сейчасъ. Говорили мнѣ іезуиты про русскаго молодого барина, который будто бы привозилъ въ Римъ брошюру о возможности соединенія церквей. Я съ нимъ случайно столкнулся въ кафе, но никакой бесѣды на эту тему онъ со мною не имѣлъ. У нашихъ барынь, въ нѣкоторыхъ домахъ съ оттѣнкомъ піетизма, говорятъ о папѣ и о католичествѣ; но общо, съ обыкновенными православными оговорками, принимаютъ о. А. и слушаютъ повѣсть его житейскихъ испытаній. Но никакого ядра религіознаго движенія, противъ или за соединеніе церквей, я не нашелъ. Про явныя обращенія въ латинство тоже не слышно, кромѣ одной русской кухарки, которая влюбилась въ итальянскаго факкино и пожелала, ставъ его женой, быть съ нимъ одной вѣры. Той русской дамы, которая давно уже перешла въ католичество и ратовала за него даже въ публичныхъ лекціяхъ — въ Римѣ я не нашелъ въ этотъ сезонъ. Бывшій православный священникъ, теперь уніатскій, о. Толстой, заѣзжалъ сюда; но вокругъ него нѣтъ ничего похожаго на какой-нибудь сплоченный кружокъ, сочувствующій его роли убѣжденнаго сторонника вселенскаго архипастырства папы.
Разныя барыни и дѣвицы «изъ общества» не идутъ дальше простого любопытства: попасть въ Ватиканъ на воскресную службу его святѣйшества, пли прогуляться по его саду, или получить билетъ на юбилейное торжество въ Сикстинской капеллѣ, или въ Св. Петрѣ. По этой части даже нѣмцы-протестанты и англикане — всетаки основательнѣе, не говоря уже о католикахъ, особенно изъ англійскихъ лэди и миссъ, которыя, когда онѣ принадлежатъ римской церкви (такихъ теперь не мало) отличаются большимъ рвеніемъ ко всему, что папскій престолъ и жизнь Ватикана.