И онъ, и тѣ, у кого былъ такой же живой интересъ къ «couleur locale» — цѣлыми годами жили со всѣмъ этимъ живописнымъ людомъ, дружили съ разбойниками, влюблялись въ дочерей и сестеръ атамановъ. Теперь этихъ атамановъ уже нѣтъ и мода на нихъ прошла. Но народъ продолжаетъ жить вездѣ — и въ самомъ. Римѣ, и на горахъ, и низинахъ римской Кампаньи. Писать его никому не запрещается; но надо брать цѣликомъ его жизнь, а не довольствоваться только натурщиками и натурщицами Piazza di Spagna, съ ихъ извѣстнѣйшими экспрессіями и полутеатральной одеждой.
Тутъ нельзя избѣжать вопроса, который въ Петербургѣ и Москвѣ многіе противники академіи и заграничныхъ поѣздокъ давно ставятъ ребромъ: что можетъ дать житье въ Римѣ русскому художнику?
Къ этому надо прибавить: кому именно — живописцу, скульптору или архитектору?
О живописцахъ мнѣ всего больше приводилось бесѣдовать въ самомъ Римѣ, и вотъ что вамъ скажутъ тѣ, кто находитъ жизнь въ Римѣ, даже и для готоваго художника привольной: живешь въ мягкомъ климатѣ, всегда есть свѣтъ, за небольшую цѣну — удобная мастерская, натурщиковъ сколько хотите, полная свобода, работать можно съ ранняго утра до сумерекъ, никто не помѣшаетъ, нѣтъ никакихъ дрязгъ, чиновничьихъ физіономій, пересудовъ, формализма; прогулки, живописный городъ, полный всего того, что говоритъ чувству художника.
Противъ этого трудно что-либо возразить. Но вѣдь и при такомъ привольѣ можно уйти въ жизнь мастерового, никуда не ходить, ни съ кѣмъ не знакомиться, ничѣмъ не интересоваться и постепенно удаляться отъ своей страны, природы, быта, идей, вкусовъ — не пріобрѣтая взамѣнъ той общеевропейской лабораторіи художественнаго мастерства, какую имѣетъ современный живописецъ въ Парижѣ.
И въ Римѣ живутъ крупные иностранные художники, какъ, напримѣръ, испанецъ Вильегасъ, который здѣсь доработался до громкаго имени. Но про нихъ нельзя сказать, что они застыли въ извѣстной узкой римской спеціальности. Они — испанцы съ головы до пятокъ. Ихъ портреты, бытовыя и историческія картины — даже изъ итальянской жизни — дышатъ реальной поэзіей и правдой, какая дается въ удѣлъ тѣмъ, кто не замыкается въ однообразный обиходъ чужестранца, знающаго только мастерскія, моделей и свой кружокъ.
Для такихъ же художниковъ, какъ, напримѣръ, нашъ соотечественникъ, работающій много лѣтъ въ катакомбахъ — Римъ указанъ самой судьбою. Другого города для древне-христіанскаго искусства въ Европѣ они не найдутъ. Но это совершенно исключительная спеціальность.
Скульптору, довершить свое развитіе на римской почвѣ — превосходная школа. Не знаю, какъ можно было бы это отрицать? Но вотъ бѣда, скульпторовъ-то всего меньше среди русскихъ художниковъ. Ни въ одну мастерскую русскаго ваятеля меня не водили за весь сезонъ. Если наѣзжаютъ еще начинающіе изъ Петербурга и Москвы, они могутъ взять не малую дань съ вѣчнаго города; но опять-таки живя всѣми воспріятіями чуткой души, любовно изучая сокровища Рима.
Тоже и для архитекторовъ, но въ меньшей степени, если желать выработки своихъ оригинальныхъ идей. Зодчество — не ваяніе, оно не имѣетъ столько «божественныхъ» памятниковъ въ Римѣ и по натурѣ своей требуетъ все новыхъ и новыхъ творческихъ формъ.
И въ Римѣ, среди русскихъ, желательно было бы имѣть какой-нибудь центръ, въ видѣ института, хотя бы для разработки всего, чѣмъ русская наука можетъ обогатиться въ архивахъ Ватикана. Эта мысль, какъ слышно, была у одного изъ нашихъ дипломатовъ. Осуществить ее трудно будетъ безъ правительственной поддержки. Тогда и уровень умственныхъ интересовъ русской колоніи поднимется полегоньку. Тогда будетъ и та связь съ итальянцами, какая есть у нѣмцевъ и даже у французовъ, съ ихъ научно — художественными учрежденіями.
Противъ Рима «чистаго» искусства, классической традиціи, академической «муштры» у насъ много накопилось обличеній и гнѣвныхъ возгласовъ. Съ тѣхъ поръ, какъ даровитѣйшій нашъ живописецъ, съѣздивъ въ послѣдній разъ въ Италію, сталъ печатно высказывать свои взгляды на искусство и красоту — на Римъ могутъ обратиться новыя анафемы. Но его теперешнее эстетическое «credo» не помѣшало ему выставить, сначала въ Россіи, потомъ въ Венеціи, въ 1897 г., свою картину «Дуэль», написанную, какъ разъ уже послѣ того, какъ онъ считался «отступникомъ». И эта вещь сдѣлалась «гвоздемъ» всей выставки, гдѣ съ нимъ конкурировали, кромѣ такого мастера, какъ Микетти, французы, испанцы, англичане съ громкими именами и живописецъ, считающійся за границей русскимъ, съ своимъ огромнымъ полотномъ, которое такъ привлекало публику на предпослѣдней выставкѣ «Петербургскихъ художниковъ».