Совсѣмъ другое принесъ съ собою XVIII вѣкъ. Тутъ мы видимъ цѣлый рядъ крупныхъ именъ: Монтескье, Бюффонъ, Дюкло, президентъ де-Броссъ, кардиналъ де-Берни, вплоть до знаменитаго сатирика П. Л. Курье, который писалъ о Римѣ въ самомъ концѣ столѣтія. И нѣкоторые изъ этихъ французовъ, раньше англичанъ и нѣмцевъ, ознакомили съ Римомъ читающую публику, а черезъ Версаль и Парижъ поднимался къ нему интересъ во всей тогдашней грамотной Европѣ.
Монтескьё ѣздилъ въ Италію не какъ поэтъ или страстный любитель искусства. Въ немъ публицистъ и экономистъ преобладали надъ всѣми прочими частями его умственнаго склада. Онъ поѣхалъ въ Италію, главнымъ образомъ, для того, чтобы изучить конституцію старыхъ республикъ. Для него, по выраженію Вильмэна, итальянскіе города представлялись какъ «музеи маленькихъ республикъ». И въ своемъ «Esprit des lois» онъ пишетъ (кн. ХXIII, гл. XXIX): А Rome, les hôpitaux font qne tout le monde est à son aise, excepté ceux qui travaillent, excepté ceux qui ont de l’industrie, excepté ceux qui cultivent les arts, excepté ceux qui ont des terres, excepté ceux, qui font le commerce» [9].
Одна эта цитата достаточно говоритъ о томъ, какъ трезво и смѣло онъ смотрѣлъ на тогдашнее папство. Онъ разсказывалъ, что ему принесли, въ бытность его въ Римѣ, индульгенцію, разрѣшающую ему цикогда не поститься, требуя за это бездѣлицу… въ пять тысячъ скуди, что, по тогдашнему времени, равнялось цѣнности въ пятьдесятъ тысячъ франковъ, если не больше. Монтескьё отказался на отрѣзъ и обошелся безъ индульгенціи.
Не за наблюденіями и фактами по государственной наукѣ ѣздилъ въ Римъ и Бюффонъ. Онъ былъ тогда еще очень молодъ и въ Римѣ, какъ и въ Венеціи, давалъ ходъ своему темпераменту въ обществѣ куртизанокъ и врядъ ли вынесъ что-нибудь изъ посѣщенія римскихъ памятниковъ. Онъ ничего и не оставилъ въ памяти о пребываніи своемъ въ Римѣ.
Не такъ поступилъ другой французъ, очень мало у насъ извѣстный, едва ли не первый туристъ, оставившій объ Италіи и Римѣ книгу, которая можетъ поспорить со всѣмъ, что о нихъ было писано въ теченіе цѣлаго столѣтія. Это Voyage en Italie ou Considérions sur l'Italie [10], составляющее седьмой томъ полнаго собранія сочиненій этого наблюдательнаго, умнаго и прекрасно писавшаго француза, попавшаго въ Римъ старымъ человѣкомъ, лѣтъ шестидесяти, какъ и тотъ, кто бесѣдуетъ съ вами въ эту минуту. Книга эта стоитъ рядомъ съ знаменитыми письмами другого француза, президента de Brossen, но гораздо менѣе извѣстна даже и во Франціи.
Дюкло не задавался задачей толковать о древностяхъ и изящныхъ искусствахъ и предаваться напускному энтузіазму, которымъ уже тогда, въ половинѣ XVII вѣка, туристы стали злоупотреблять. Онъ очень правдиво и просто говоритъ на эту тему: «Je ne sius guère admirateur sur paroles, j’ai eu tant de fois à rabattre les exclamations des voyageurs, qu’elles me sont toujours suspectes» [11].
Онъ никакъ не желаетъ, наприм., раздѣлять восторговъ всѣхъ, кто въѣзжалъ въ Римъ черезъ Piazza del Popolo, находя, что она обстроена плохими домишками и сараями и не стоитъ тогдашней Place Vendôme Парижа.
Онъ толково изучалъ Римъ, не столько древности, сколько тогдашній порядокъ вещей, общество и папское правительство. Ему доступны и настроенія, какія древній Римъ внушаетъ каждому чуткому человѣку. Онъ сознаетъ, что руины jettent dans l'ame une sorte de mélancolie, qui n’est pas la tristesse [12]. Это замѣчаніе очень мѣтко; именно тихая грусть, но не огорченность, выражающаяся французскимъ словомъ «tristesse». Папское правительство онъ находилъ однимъ изъ самыхъ плохихъ въ «Европѣ», когда на материкѣ царилъ вездѣ обсолютизмъ. Въ Римѣ уже знали, какихъ онъ взглядовъ на папство, и поставили въ Index одну изъ его книгъ; но все-таки вездѣ его принимали благосклонно, въ самомъ высшемъ тогдашнемъ обществѣ. И ему жизнь въ Римѣ, несмотря на его свободныя мысли, казалась чрезвычайно пріятной и онъ раздѣлялъ желаніе Монтескьё — удалиться именно въ этотъ городъ на конецъ своихъ дней. И папа (Климентъ VII) принималъ его благосклонно, подарилъ четки, за что Дюкло поцѣловалъ у него… не туфлю, а руну, что смутило окружающихъ.
Другой наблюдательный и тонкій французъ, президентъ де-Броссъ, въ свои Lettres écrites d’Italie en 1739 -40 вложилъ живость и точность описаній и характеристикъ истаго сына благодатной Бургундіи. Онъ пробылъ въ Римѣ около года, жилъ тамъ домомъ, вхожъ былъ во всѣ слои общества, начиная съ самаго высшаго рижскаго и иностраннаго. Тогда Римъ былъ городомъ легкихъ нравовъ, удовольствій, пріемовъ, созданныхъ нарочно для иностранцевъ, желающихъ прожигать жизнь — въ самыхъ утонченныхъ и оригинальныхъ формахъ. Ботъ такой Римъ де-Броссъ и описываетъ со множествомъ подробностей, въ легкомъ объективномъ тонѣ, безъ ворчанья и банальностей. Но его чувственный и веселый нравъ не понѣшалъ ему найти, для своихъ писемъ, и болѣе серьезныя идеи и настроенія. И онъ понималъ величіе и обаяніе остатковъ древности и чудесъ искусства Возрожденія. Когда онъ смотрѣлъ на Колизей или на Термы, и ему приводилось, какъ онъ самъ выражается: «réssentir dans l’âme quelque petit saisissement à la vue de la vieille majesté de lurs antiques masses révérées et abandonnées» [13]. И когда онъ достаточно вобралъ въ себя впечатлѣній античныхъ названій и ихъ несокрушимой красоты, у него вырываются такія слова:
9
11
13