Такъ чувствовалъ за Римъ и молодой французскій офицеръ, впослѣдствіи уже совсѣмъ не защитникъ абсолютизма, а, напротивъ, ѣдкій, свободно — мыслящій сатирикъ эпохи реставраціи и іюльской монархіи, Поль Луи Куррье. Онъ попалъ въ Римъ въ началѣ 1799 года, когда Директорія производила довольно таки циническое разграбленіе художественныхъ сокровищъ. Въ письмѣ къ другу своему онъ говоритъ:
Dites à ceux qui veulent voir Rome, qu’ils se hâtent, car chaque jour le fer du soldat et la serre des agente français flétrissent ses beautés naturrelles et la dépouillent de sa parure. Maintenant il n’y reste que ceux qui n’ont pu fuir ou qui, le poignard à la main, cherchent encore dans les haillons d’un peuple mourant de faim quelque pièce échappée a tant d’extorsions et de rapine» [22].
Для француза такая правдивость въ высокой степени замѣчательна, если сообразить еще, что Куррье былъ на службѣ той же Директоріи. И не одно населеніе было въ жалкомъ положеніи. Памятники искусства подверглись безпощадному грабежу. Куррье перечисляетъ виллы и музеи, откуда все расхищено, увезено или продано. Будущій сатирикъ обожалъ античное искусство. И для него ХVIII вѣкъ кончался въ вѣчномъ городѣ самыми возмутительными насиліемъ и варварствомъ, въ которыхъ онъ прямо обвиняетъ агентовъ правительства Французской республики — эту вакханалію военщины!
Англичане, за цѣлыхъ два столѣтія, оставили о Римѣ мало цѣннаго, что дополняло бы характеристику того, какъ мыслящая и пишущая Европа понимала и цѣнила его. Но въ ХVIII-мъ вѣкѣ Мильтонъ посѣтилъ Римъ молодымъ человѣкомъ, въ такую эпоху, когда такая поѣздка изъ Англіи была не легкимъ предпріятіемъ. Онъ жилъ тамъ въ самомъ избранномъ обществѣ; но никакихъ за — мѣтокъ, писемъ къ друзьямъ или воспоминаній не оставилъ. Извѣстно только его стихотвореніе на латинскомъ языкѣ въ честь римской пѣвицы: «Ad Leonoram Romae canentem», и ода, обращенная къ одному больному римскому поэту.
Въ самомъ началѣ ХVIII-го вѣка Адиссонъ жилъ въ Римѣ, спеціально занимался даже не искусствомъ, а только древними авторами, но не упускалъ случая наблюдать и жизнь. Поэтъ Томасъ Грей бывалъ въ Римѣ въ концѣ тридцатыхъ годовъ ХVIII-го вѣка; но вмѣсто того, чтобы оставить что — нибудь существенное о тогдашнемъ Римѣ, онъ удовольствовался сочиненіемъ восторженнаго стихотворенія на свой въѣздъ въ Римъ, куда онъ ѣздилъ вмѣстѣ съ извѣстнымъ Горасомъ Вальполемъ.
Очередь стояла за нѣмцами, и два изъ нихъ всего больше помогли тому культу Рима и античнаго творчества, который, съ тѣхъ поръ, сдѣлался какъ бы обязательнымъ сначала у нѣмцевъ, а черезъ нихъ и въ остальной Европѣ.
Это были Вилькельманъ и «Олимпіецъ» Гёте.
До того времени писавшіе о Римѣ не являлись туда съ такой страстью къ изслѣдованію античной красоты. Это были больше знатные, богатые или достаточные иностранцы, пріѣзжавшіе повеселиться или набраться разнохарактерныхъ впечатлѣній. А тутъ, быть можетъ, впервые, попадалъ скромный труженикъ, съ большой подготовкой, съ жаждой знанія — не книжнаго, а живого — всѣхъ тѣхъ драгоцѣнностей древняго творчества, которыя онъ зналъ только издали, по снимкамъ и рисункамъ. Онъ былъ бѣденъ, искалъ устроиться въ Римѣ съ заработкомъ, позволяющимъ ему имѣть достаточно досуговъ. И онъ добился этого благодаря своимъ покровителямъ, въ особенности, кардиналу Альбани, такому же страстному любителю античнаго искусства. Тотъ взялъ его къ себѣ, и Винкельманъ блаженствовалъ, проводя зиму въ городскомъ палаццо кардинала, а лѣто на загородной виллѣ.
Винкельманъ пріѣхалъ въ Римъ въ 1755 году. Папа Ламбертини сидѣлъ на престолѣ уже пятнадцать лѣтъ, и римляне тяготились такимъ долгимъ царствованіемъ. И Винкельманъ находилъ, что пора святому отцу отправляться ad patres. Ему хотѣлось бы папу, способнаго больше дѣлать для его святыни — античнаго искусства. Въ этомъ онъ слишкомъ строгъ. Бенедиктъ XIV и его министръ, кардиналъ Сильва Валенти, сдѣлали не мало: собрали въ Капитоліи цѣлый музей съ Венерой, открытой тогда уже цѣлое столѣтіе. Папа въ первыя десять-двѣнадцать лѣтъ своего царствованія — дѣлалъ каждый годъ цѣнныя пріобрѣтенія, и при немъ впервые начались работы по сохраненію Колизея. Но само итальянское искусство въ ХѴIII столѣтіи приходило въ упадокъ, таланты перевелись, и Винкельианъ не нашелъ ни одною живописца или скульптора, который стоялъ бы на высотѣ, не то что уже мастеровъ Возрожденія, но даже и XVII вѣка. Римскую школу представлялъ собою едва ли не единственный крупный художникъ; но не итальянецъ, а объитальянившійся саксонецъ Рафаэль Менгсъ. Онъ-то и руководилъ Винкельмана по пріѣздѣ въ Римъ, о чемъ добросовѣстный эстетикъ сообщаетъ въ письмахъ къ своему другу Франке. Онъ прямо говоритъ, что домъ Менгса сдѣлался для него «убѣжищемъ». И тогда уже, на первыхъ порахъ, онъ почувствовалъ, какая громадная разница говорить о древностяхъ по книгамъ, или самому ихъ оглядывать и осязать. И любовь къ антикамъ сливалась въ его душѣ съ чувствомъ природы. Римскія прогулки, на городскихъ виллахъ и въ окрестностяхъ — восхищали его. Поступивъ къ кардиналу Альбани въ качествѣ библіотекаря и хранителя антиковъ его виллы къ 1759 году, онъ описывалъ тому же другу Франке, какъ ему пріятно живется.
22