Вотъ какъ и почему русскому писателю, отдавшемуся изученію среднеевропейской жизни въ постоянной работѣ публициста и беллетриста, не удавалось осуществить мечту о поѣздкѣ въ Италію. А мечта эта не замирала. Она только заслонялась пестрою вереницей событій, знакомствъ, переѣздовъ, все новыхъ и новыхъ вопросовъ, идей, книгъ, лекцій, парламентскихъ преній, знакомствомъ съ нравами, учрежденіями, свѣтлыми и темными сторонами культуры, съ упованіями тѣхъ, кто заявлялъ двигательные протесты и у себя на родинѣ, и въ изгнаніи.
Но въ эти же пять лѣтъ заграничнаго житья и въ центрѣ европейскаго материка, и въ Лондонѣ, незамѣтно происходила постоянная подготовка къ тому, что необходимо для всякаго, кто собирается въ «вѣчный» городъ. Область красоты, исторія изящнаго искусства, всѣ высшіе образцы всемірнаго творчества, собранные въ музеяхъ, коллекціяхъ, библіотекахъ, рядомъ съ памятниками архитектуры, съ продуктами музыкальнаго и драматическаго генія, на фонѣ разнообразныхъ картинъ природы — все это переплеталось съ остальными проявленіями культурной жизни. И въ этой школѣ росла и закрѣплялась потребность въ воспріятіи прекраснаго, выяснялись взгляды и симпатіи, развивалась привычка къ болѣе систематическому знакомству со всѣми областями общечеловѣческаго творчества.
Начиная съ Берлина, въ каждой столицѣ вы проходите черезъ наглядную школу. Передъ вами развиваются всѣ фазы искусства отъ самыхъ дальнихъ эпохъ. Парижъ, какъ бы онъ ни захватывалъ васъ своимъ ежедневнымъ кипѣньемъ, хранитъ такія богатства въ Луврѣ, въ Музеѣ Клюни, въ Люксанбургѣ, въ памятникахъ средневѣковаго зодчества, такъ приподнимаетъ, ежегодно, интересъ къ искусству на своихъ выставкахъ, что невозможно, живя въ немъ подолгу, не развиваться и въ этомъ направленіи. И въ немъ же раздавалось живое слово того критика-мыслителя, который и раньше сумѣлъ уже сдѣлаться для людей моего поколѣнія желаннымъ руководителемъ.
Цѣлыхъ три курса по исторіи пластики и живописи Тэна въ парижской Ecole des Beaux-Arts посчастливилось мнѣ выслушать съ 1867 по 1869 годъ. Онъ читалъ при мнѣ объ эллинскомъ искусствѣ, итальянской живописи эпохи Возрожденія и голландской школѣ. Эти лекціи, вошедшія потомъ въ его «Philosophie de l’art», получили всемірную извѣстность. Обсуждать ихъ значеніе въ исторіи критики изящнаго я здѣсь не буду. Я высказывался много разъ въ печати о методѣ и обобщеніяхъ Тэна. Если и то, и другое и не представляетъ собою совершенства, то преподаваніе Тэна было въ высшей степени привлекательно, будило въ слушателяхъ множество попутныхъ идей, позволяло, слѣдя за его изложеніемъ, чрезвычайно ярко и рельефно воображать себѣ самыя произведенія искусства и уходить въ воздухъ данной эпохи, понимать ея жизнь, чувствовать, какъ она текла, видѣть липа, костюмы, домашнюю обстановку, улицы, залы, площади, слышать тонъ и звукъ рѣчей.
Высшаго лекторскаго мастерства я никогда и нигдѣ не встрѣчалъ, а могу сказать безъ преувеличенія, что слышалъ лекціи всевозможныхъ профессоровъ и лекторовъ за цѣлыхъ сорокъ лѣтъ и въ Россіи, и на Западѣ, вплоть до самаго послѣдняго времени.
Курсы Тэна объ Элладѣ и ея творчествѣ и объ Италіи Возрожденія были самымъ благодарнымъ средствомъ войти душой въ пониманіе и чувство того, какъ происходила эволюція человѣческаго творчества, не въ формѣ метафизическихъ измышленій, общихъ мѣстъ и афоризмовъ, произвольныхъ правилъ и каноновъ академическаго совершенства, но въ выводахъ, руководимыхъ методомъ точныхъ изученій, въ характеристикахъ, полныхъ жизни и красокъ.
Элладу, въ ея драгоцѣнныхъ памятникахъ пластики находите вы, послѣ Лувра съ его Венерой Милосской, въ Британскомъ музеѣ, съ его мраморами Парфенона, въ тѣхъ тихихъ залахъ, гдѣ, бывало, ходишь, отдыхая отъ работы въ библіотечной ротондѣ надъ какою-нибудь срочною статьей.
И «Національная галлерея» Лондона внесла свой вкладъ въ знакомство съ своеобразнымъ складомъ британскаго искусства, съ тѣмъ, какъ даровитые англійскіе живописцы трактовали природу, животныхъ, человѣческое лицо, домашній бытъ, общественную жизнь.
Памятники готики и въ Англіи, и во Франціи, и въ Германіи, и въ Австріи нуждались также въ пониманіи и оцѣнкѣ. Ихъ прелесть уживалась для тѣхъ, кто связывалъ ихъ съ эпохой, рядомъ съ признаніемъ другихъ очертаній, другихъ поисковъ идеала — съ эллинскою прямотой линій, съ римскими сводами, съ куполами, арками и украшеніями итальянскаго Ренессанса.
А тѣмъ временемъ поѣздки въ разные концы Европы давали случай и досугъ знакомству съ другими хранилищами. Вѣнскій Бельведеръ, Дрезденская галлерея, Пинакотека и Глиптотека Мюнхена, галлереи и собранія Амстердама, Гаги, Брюсселя вносили свою ноту, расширяли кругозоръ, изощряли отзывчивость на всякій оттѣнокъ искуства и мастерства.