Основной планъ геніальнаго зодчаго сохранился въ чертежахъ. Онъ не былъ выполненъ цѣликомъ въ его первоначальномъ замыслѣ греческаго креста, надъ которымъ возвышается куполъ, но общій духъ сохранился. И для замысловъ Браманте нуженъ былъ такой папа, какъ Юлій II, умѣвшій ладить даже съ взрывчатой и суровохолерической натурой великаго флорентинца, которому и папа Левъ X долженъ былъ уступать. И оба они — Браманте и Микель-Анджело — воспитали свое дарованіе на античныхъ образцахъ. Они не могли придать св. Петру ничего не арійскаго, скорбно-мистическаго, отрѣшеннаго отъ красотъ архитектурныхъ линій и пластическихъ формъ. Это былъ моментъ самаго совершеннаго Ренессанса — на рубежѣ двухъ столѣтій, XV и XVI. Микель-Анджело и дожилъ свой долгій вѣкъ, надзирая, какъ главный строитель, надъ работами въ св. Петрѣ.
Съ тѣхъ поръ, т.-е. со смерти великаго тосканца (1564 г.) прошло цѣлое столѣтіе и стиль «барокко», пущенный такими архитекторами, какъ Виньола и Карло Мадерна, нашелъ себѣ самаго блестящаго выразителя на весь XVII вѣкъ въ лицѣ неаполитанца Бернини — идола тогдашней Европы, носившей фижмы и парики, котораго французы той эпохи съ особымъ почтеніемъ звали «Monsieur le chevalier Bernini». Этотъ «кавалеръ» и далъ послѣднюю ноту пандемоніуму папскаго величія — св. Петру. Внутри онъ сработалъ главный алтарь съ его витыми колоннами изъ античной языческой бронзы, а снаружи — колоннаду на площади, которая до сихъ поръ почти всѣмъ нравится гораздо больше, чѣмъ порталъ собора.
Строгіе классики, поборники высокаго искусства, смотрятъ на произведенія Бернини свысока, особенно нѣмецкіе археологи и профессора эстетики. Но исторіи не передѣлаешь, и колоннада св. Петра стоитъ и будетъ стоять цѣлые вѣка. Вкусы и взгляды мѣняются, и къ атому самому Бернини новые «эстеты» въ Парижѣ, Лондонѣ и въ Италіи относятся теперь совершенно иначе, находятъ его чрезвычайно даровитымъ и оригинальнымъ — во всемъ, что онъ оставилъ послѣ себя въ Римѣ; а работалъ онъ много. Эти эстеты находятъ, что въ архитектурѣ, созданной Бернини, есть особая грація и «morbidezza» (по любимому термину итальянцевъ) и смѣлость, что онъ какъ нельзя больше отвѣчаетъ духу той эпохи, когда искусство, оставаясь языческимъ, не перешло еще въ жесткость подражательнаго стиля, въ казенный классицизмъ конца ХIII и начала нашего вѣка.
Несомнѣнно, во всякомъ случаѣ, что послѣ Бернини Римъ уже пересталъ создавать что-либо свое, не только въ зодчествѣ, но и въ другихъ отрасляхъ. Съ концомъ XVII вѣка пресѣклось его творчество. Да и въ блистательную эпоху, длившуюся два вѣка, Римъ, самъ по себѣ, не творилъ, а только воспринималъ, уподоблялъ, слѣдуя научному термину. Чтобы не идти дальше этихъ трехъ именъ въ зодчествѣ, — Браманте, Микель-Анджело, Бернини, — ни одинъ изъ нихъ не былъ римлянинъ. Всѣ пріѣхали туда уже готовыми художниками; первые два — уже съ громкой славой, хотя Микель-Анджело былъ еще совсѣмъ юнымъ, когда одинъ кардиналъ пріобрѣлъ его «Амура», считая это изваяніе за антикъ. Всегда и во всемъ Римъ привлекалъ и уподоблялъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ давалъ болѣе широкую, часто грандіозную арену творчеству художника, а иногда стѣснялъ его и заставлялъ работать не то и не такъ, какъ онъ замышлялъ первоначально.
Три главныхъ момента въ римской архитектурѣ и внѣ св. Петра связаны съ этими именами. И тѣ зодчіе, кто украсилъ Римъ самыми выдающимися памятниками въ эпоху Возрожденія, были больше пришельцы, какъ Petrus Borbus, Альберти, Росселино, плодовитый Caprino при Сикстѣ IV, который столько строилъ, а раньше Перуцци и другіе. Отъ построекъ Браманте — круглая капелла на дворѣ S. Pietro in Montorio, дворъ S. Damaso въ Ватиканѣ, палаццо Giraud (теперь Торлонья) и Cancelleria — перейдите къ такому зданію, какъ палаццо Фарнезе, гдѣ чувствуется мощь Микель-Анджело, и кончите фонтанами Бернини на Piazza di Spagna и Piazza Navona или скульптурными украшеніями моста S. Angelo — я вы, безъ долгихъ объясненій, почувствуете, какъ эллиноримскій духъ Возрожденія перешелъ въ стиль, любезный европейцу конца XVII вѣка.
Какъ многіе, я въ Римѣ испытывалъ постоянную потребность послѣ гражданскаго зодчества Флоренціи и Венеціи отдыхать зрѣніемъ на чемъ-нибудь говорящемъ о жизни Рима не какъ мѣстонахожденія куріи, а какъ города, который столько пережилъ испытаній на протяженіи средневѣковья, а потомъ успокоился въ пышности барской жизни.
Но гдѣ же въ Римѣ палаццо, которые можно бы было поставить рядомъ съ Palazzo vecchio Флоренціи или такимъ же дворцомъ (Palazzo Communale) въ Сьенѣ? Ничего подобнаго вы не найдете. Единственное зданіе, отзывающееся болѣе средневѣковьемъ, чѣмъ Ренессансомъ — Palazzo di Venezia — памятникъ XV вѣка. Онъ не можетъ идти въ сравненіе съ тѣми чудесными произведеніями тосканскаго творчества. Въ немъ нѣтъ ихъ благороднаго стиля съ готическими орнаментами. Все въ немъ тяжелѣе, ординарнѣе, бѣднѣе отдѣлкой фасадовъ. И все-таки онъ производитъ впечатлѣніе больше цѣлыхъ десятковъ тѣхъ старыхъ домовъ, какіе римляне такъ привыкли звать «дворцами». Тамъ что ни господскій (или обывательскій) домъ, побольше калибромъ, то и «палаццо».