В последние несколько дней я снова начал чувствовать себя человеком. Как будто я оттаиваю после долгой зимы. Но она ушла. Она выдохлась. И все это до сих пор причиняет боль. Не в смысле обиды, гордости и ожогов.
А по-настоящему, честно, ранимо:
– Я не смог стать тем, кто ей нужен.
В прошлый раз я надавил на нее. Может быть, поэтому она поехала за мной в Лос-Анджелес. Я не повторю эту ошибку.
На третий день, когда прошло уже двадцать минут, один из детей все еще сидит на скамейке, вместо того чтобы играть. Директор лагеря упомянул, что у этого ребенка в последнее время были тяжелые времена.
Я подхожу и хватаю свою бутылку с водой, используя напиток как предлог, чтобы встать рядом с ним.
– Ты спишь? – спрашиваю я.
Он моргает и смотрит на меня.
– Нет, я не сплю.
– Я имел в виду, спишь ли ты? У тебя такой вид, будто ты не спишь, – его глаза серые и усталые, как будто он намного старше своих лет.
– Я все время думаю о том, как меня забрали у отца, – говорит ребенок. – Я больше с ним не живу.
– Почему это?
– Он с кем-то встречается. Это было предписано судом, поэтому я и нахожусь в приемной семье.
– Сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
Я провел рукой по волосам.
– Знаешь, работа твоего отца заключается в том, чтобы присматривать за тобой, а не наоборот.
Я протягиваю руку, и он берет ее, присоединяясь к игре.
Я все еще думаю об этом, когда мы возвращаемся к тренировкам.
Дети особенно слабы в обороне, позволяя мне добраться до края для удара.
– Это было лениво, как... – я замолчал, услышав тявкающий звук. В следующее мгновение маленькая мохнатая фигурка проносится между моих ног с огромной скоростью. – Вафля?
Он танцует, счастливо дыша, его мохнатое тело облачено в майку «Кодиакс».
– Помедленнее, Чемпион, – окликает меня знакомый голос.
Я смотрю в сторону корта. Новичок, Майлз и Атлас. Это выбивает из меня дух, и я не могу винить в этом корт.
– Что ты здесь делаешь? – я спрашиваю.
– Вафле захотелось отлить. Видимо, он нашел идеальное место.
Собака жадно обнюхивает мой ботинок, и я ухожу с дороги.
– Даже не думай об этом. Я тебя замочу, – предупреждаю я его, и он скулит.
– Давай устроим настоящую игру, а? – предлагает Майлз. – Как бывшие со-командники.
Он стягивает с себя футболку и выходит на площадку, и тут же раздаются крики.
Я хочу напомнить им, что я здесь не для этого, но потом чувствую это – намек на огонь, который давно копится внутри меня. Впервые за несколько месяцев я почувствовал соревновательный драйв. Майлз бьет меня кулаком, и я тоже стягиваю с себя футболку.
– Поехали, – говорю я, приплясывая.
Я вспоминаю свой разговор с Новой, когда мы играли в видеоигру. Я выбираю людей, которым понравится играть вместе. Эта искренняя простота меня зацепила.
Мы немного играем два на два, дети кричат. Майлз и я против Новичка и Атласа. Адреналин бьет по моим венам, соперничество уступает место удовольствию.
– Меня не возьмешь, – дразню я Новичка.
– Смотри на меня. Я кое-чему научился в межсезонье.
– Не все из нас играли в гольф, – говорит Атлас.
Туда-сюда, вверх-вниз по площадке. Пасы. Плетение. Блокирование. Броски.
– Ты тренировался, – говорю я Новичку, когда мы все, запыхавшись, останавливаемся и направляемся к краю площадки. – Возможно, мне придется посмотреть, как ты играешь в этом году.
– Потому что конец прошлого года был дерьмовым, – Новичок хватает два полотенца и бросает мне одно.
Я осматриваю горизонт, холм рядом с озером, горы вдалеке.
– Нова смотрела каждую игру.
Улыбка Новичка исчезает.
– Ни хрена себе. Ну, в этом году я не буду смотреть, как ты играешь.
– Почему?
– Потому что ты должен вернуться и играть с нами, – говорит Майлз.
Я смеюсь.
– Ты шутишь.
Но парни только смотрят друг на друга.
– Неа.
Это безумная идея. Возвращение.
– Ты слишком привязан к Лос-Анджелесу? – спрашивает Атлас.
Я качаю головой.
– Без тебя схемы работают по-другому. Кайл – бомбардир, но он не следит за тем, где находятся остальные, – говорит Майлз, и Атлас кивает.
– Ты распределяешь пространство на площадке. Ты видишь пробелы в нападении, а также в защите.
Ладно, моему эго это не противно.
– Тренерский штаб придумает схемы. Харлан заполнит пробелы, – говорю я им.
– Да, верно. Они столько всего могут сделать, – говорит Атлас.
– Давай сыграем на это, – решает Новичок. – Один на один. Первый до десяти. Мы выигрываем — ты возвращаешься.
Это безумие. Нет никакого способа обеспечить это, но это для гордости.
Я провожу рукой по волосам, задевая концы.
– До десяти.
Из толпы зрителей доносятся крики, и мы занимаем свои позиции.
Последние несколько дней я играл, но это было безопасно. Теперь же есть ставки.
Мы начинаем. Тяжело.
Новичок хорош, стал лучше с тех пор, как я видел его в последний раз, но я отталкиваюсь.
Забрасываю мяч в его сторону.
Еще один мой.
Туда-сюда, по одной.
У меня есть шанс сделать победный бросок. Я бью, и он отскакивает от обода. Новичок хватает его и перебрасывает в другую сторону. Я медлю с шагом, но бегу за ним, притормаживая, чтобы посмотреть, как он бросает мяч в кольцо...
Шелест.
Ни единого звука ни от одного ребенка, ни от кого-либо из моих бывших товарищей по команде. Даже тренер притих в своем кресле.
– Это десять, – тихо говорит Новичок.
Реальность доходит до меня. Я проиграл.
В этом нет ничего принудительного. За исключением того, что все здесь снимают на камеру, и, помимо правил лиги, у меня есть свои собственные стандарты.
И это имеет значение.
Даже когда больше ничего не имеет значения.
– Мне нужен контракт, – слышу я от себя.
Майлз кивает.
– Тебе лучше поговорить с Харланом.
Блядь. Я действительно это делаю?
Наверное, да.
15
НОВА
Ничто не сравнится с ощущением, когда ты отдаешься своей страсти.
После премьеры я начала несколько работ, но так и не закончила ничего нового. Я почти закончила, а потом не могу заставить себя завершить работу, как будто она не может быть плохой, если я не объявила ее законченной.