Вторая фотография снималась с другой стороны сцены, оттуда, где стоял Лаврентьев. При первом же взгляде, брошенном на нее, Стерхова поняла – это именно тот момент, когда Теплякова скрылась в облаке дыма и, возможно, уже упала в люк.
– Что же выходит… – Анна подняла глаза и на мгновенье застыла. – Все это время фотограф был за кулисами, но о нем не сказал ни один свидетель, и в протоколах о нем ни слова. Такого не может быть!
Стерхова стремительно поднялась со стула и бросилась к сейфу. Забрав из него папку с материалами следствия, она стала перечитывать документы.
Два часа упорного труда не дали никаких результатов. В деле не было ни одного упоминания о том, что во время гибели Тепляковой за кулисами находился фотограф.
Стерхова должна была хоть как-то обосновать этот факт или объяснить, почему так случилось. Набросав в уме возможные варианты, она структурировала их и выделила основные моменты.
Возможно, фотограф умел быть незаметным, быстро перемещался, снимая, появлялся то там, то здесь, нигде не задерживаясь надолго. Таким образом, на него никто не обращал внимания и, уж, конечно, не мог вспомнить, где именно он находился в тот или другой момент. Он словно призрак, который был везде и одновременно нигде, существовал вне времени и пространства.
Существовал еще один вариант, который не нравился Стерховой больше других – намеренные действия следователя по игнорированию фактов, которые не вписались в рабочую версию.
Теперь, спустя тридцать лет, в деле возникла версия, которую нельзя игнорировать. Если сложить разрозненные факты воедино, получалось, что один и тот же фотограф убивал и делал фотографии в стиле «post mortem», не только снял Теплякову и тетушку Руфь в Комарово, но и спектакль, во время которого погибла актриса. Перемещаясь за сценой, он присутствовал в ключевых точках, в том числе у щита, и в нужный момент мог опустить площадку люка-провала.
Ну хорошо, рассуждала Стерхова, предположим, кнопку нажал фотограф. В связи с этим возникал вопрос: зачем? Единственное объяснение – он был знаком с Тепляковой.
Если предположить, что это сделал один и тот же человек, все объяснялось как нельзя лучше и выстраивалось в стройную версию.
– Копать нужно в этом направлении, – сказала себе Стерхова и записала несколько строк в блокнот:
«Во-первых, еще раз съездить к Пухову и прояснить момент про фотографа. Во-вторых, опросить работников театра, кто может помнить фотографа или сам факт его присутствия».
Этим она и занялась – первым делом поехала к Пухову.
Памятуя о том, с какой неохотой бывший следователь по делу Тепляковой шел на контакт, Стерхова буквально прорвалась к нему в кабинет, бросив на ходу секретарше:
– Мне назначено!
Та не отличалась сноровкой и отреагировала слишком поздно. Ее голос послышался из-за двери, когда Анна была уже в кабинете.
– Постойте! Вам туда нельзя! Глеб Семенович занят!
Стерхова прошагала к столу и уверенно села напротив Пухова.
– Добрый день!
Он вперился взглядом в ее лицо.
– В чем дело?
– Возникла необходимость поговорить.
– Я занят.
– Это ничего. Я тоже не балду пинаю.
– Какая наглость… – Пухов потупил взгляд, и его лицо налилось кровью.
Дверь кабинета приоткрылась, в нее просунулась голова секретарши.
– Глеб Семенович… Я не пускала ее.
– Закройте дверь! – взревел Пухов, и секретарша исчезла. – Чего вам еще от меня нужно?! – на этот раз он обратился к Стерховой.
Та, нисколько не смущаясь, спросила:
– Почему в следственных материалах нет упоминания о фотографе, который в момент гибели Тепляковой шнырял за кулисами?
– А их там нет? – издевательски поинтересовался Пухов.
– Возможно, вы не помните… – начала она, но Глеб Семенович ее перебил:
– Вы, как следователь, должны понимать, что необходимо отсекать ненужные версии.
– Я, как следователь, понимаю, что ненужными становятся те версии, бесполезность которых всесторонне доказана. Вы же это не сделали.
– Не учите меня работать! – прикрикнул Пухов. – Я был следователем, когда вы еще под стол пешком ходили!
– Это не аргумент, – спокойно ответила Анна. – Так что насчет моего вопроса? Назовите причину, по которой был проигнорирован факт присутствия за кулисами еще одного человека.
– Я не помню!
Немного помолчав, Стерхова проронила:
– Вполне допускаю, прошло тридцать лет. Тогда сформулирую вопрос по-другому: по какой причине вы могли бы его проигнорировать? – сделав упор на слова «могли бы», Анна замерла в ожидании ответа.