– Незаинтересованность в смерти актрисы. Фотограф – случайный человек, и у него не было мотива для ее убийства. Такая версия вам подходит?
– Но почему в материалах нет ни одного упоминания об этом человеке? Ни имени, ни фамилии. Теперь, когда открылись новые обстоятельства, это бы значительно упростило дело.
– Вот и поработайте! – Глеб Семенович стукнул кулаком по столу. – Постарайтесь! А то, как посмотрю, слишком умная.
Чуть задержавшись, Стерхова поднялась со стула и вышла из кабинета.
Все время, пока она ехала до театра, ее преследовало чувство неудовлетворенности собой. Это объяснялось тем, что она не сумела найти нужных слов, чтобы получить информацию. Впрочем, учитывая личные качества Пухова, ее попытка изначально была обречена на провал. Самокопание и все обвинения объяснялись завышенными требованиями, которые Анна предъявляла себе.
Доехав до театра, Стерхова спустилась в подвал и заглянула в каморку, где работал Семенов. Он сидел за столом в свете лампы и перелистывал регистрационный журнал. Добрая половина беспорядочного архива переместилась в противоположный угол помещения, что подтверждало проделанную работу.
– Как у вас обстоят дела? – спросила Анна.
– Работаю, – ответил Игорь Петрович.
– Есть результаты?
– Пока никаких. Начал со списаний.
– Ну, что же… – Стерхова улыбнулась. – Буду ждать и надеяться.
Визит к директрисе также ничего не дал. Всплеснув руками, Красноперова улыбнулась:
– Да что вы, дорогая! Какой фотограф! Я здесь без году неделя. Откуда мне знать?
– Может быть, сохранились какие-то документы, счета, переписка? – В голосе Анны прозвучала надежда.
– Да нет же! Ничего такого нет и быть не может. Уверена, что фотографу платили наличными, как это обычно бывает. А наличные, как вы знаете, следов не оставляют.
– Тогда я попрошу вас составить список работников театра из состава художественной труппы и техперсонала, кто работает с конца восемьдесят восьмого года.
– Таких найдется немного, – заметила Гликерия Львовна.
– И все же я вас прошу.
После визита к директору Стерхова направилась к своему надежному информатору Кочетковой.
Мария Егоровна, сидя на низенькой табуреточке, перебирала старую сценическую обувь.
Присев рядом с ней, Анна понаблюдала за тем, как она работает.
– На списание?
– Ну конечно! Еще послужат. Здесь зашьем, там залатаем. Если все выбрасывать, с чем мы останемся?
– Тетя Руфь рассуждала так же.
– Это я рассуждаю, как она. – Мария Егоровна отвлеклась от работы и посмотрела на Анну. – С чем на этот раз заявилась?
– Хочу спросить вас про фотографов.
– С чего это вдруг? – удивилась костюмерша.
– Фотографы часто снимали в театре?
– Время от времени. В кабинете директора фотографируют артистов на портреты.
– Те, что висят в фойе?
– Ну да.
– Часто?
– А как приспичит, так и снимают. Труппа-то обновляется.
– Ну а спектакли часто фотографируют?
– Бывает и такое.
Стерхова собралась с мыслями, чтобы задать правильный вопрос.
– Если вспомнить те времена, когда была жива Теплякова, такое тоже бывало?
– А как же! Может, и чаще, чем теперь. Особенно под Новый год и на утренниках.
– Среди фотографов были знакомые лица? Скажем, один и тот же человек, снимавший несколько раз подряд?
– Я не обращала на них внимания. Пришел и делай свою работу.
– Значит, не помните…
– Нет, милая, не помню.
– А кто из ныне работающих может хоть что-то вспомнить?
– Кроме меня? – Мария Егоровна задумалась. – Лаврентьев Николай Петрович, Комагорова, Раечка, наша кладовщица. Может, Сан Саныч, хотя я не помню, в каком году он устроился на работу. Лучше спроси у Красноперовой. Она – директор, все должна знать.
– У нее я уже спросила. – Стерхова встала, собираясь уходить, но костюмерша ее остановила:
– А ты не спеши, попей чайку с конфетами. Скоро придет Комогорова на подбор обуви. Вот и поговоришь.
Такой расклад вполне устраивал Анну. Ей нравилось бывать в костюмерной, вдыхать этот запах детства и волшебных фантазий.
Она не успела допить чашку чая, как в дверях появилась Комогорова.
– Вы снова тут? – Она присела на табуретку и стала примерять пару туфель, которую подала Кочеткова. – Как продвигается ваше расследование?
– Хотелось бы лучше, – ответила Анна.
– Жизнь слишком непредсказуема, – заметила Альбина Борисовна и обратилась к костюмерше: – Дайте другую пару, эти мне маловаты.
Мария Егоровна забрала у нее туфли и спросила у Стерховой: