— Я в порядке. Это была просто игра, — лгу я, потому что усвоила урок, что происходит, когда я рассказываю о других девушках.
Нет. Никто не может мне помочь, кроме меня самой.
И именно это я и собираюсь сделать.
— Игра? Но...
— Мы можем вернуться? — спрашиваю я, надеясь, что она оставит эту тему. Я не хочу, чтобы она знала, что со мной произошло, так же, как не хочу, чтобы она знала, что я буду делать впредь.
Я вкусила достаточно человеческой жестокости, этого хватило на всю жизнь.
Пришло время вернуть немного.
Глава 5
Влад
Прошлое
Пятнадцать лет
Смотря на татуировщика, я наблюдаю за тем, как он прорисовывает контур своего рисунка на моей руке, игла машинки проникает в мою кожу, оставляя легкий болезненный укол. Учитывая, что мои болевые рецепторы притуплены, единственное, что я чувствую — это щекочущее ощущение, когда он проводит пистолетом по моей коже.
— Как красиво! — восклицает Ваня с моей стороны, выворачивая шею, чтобы получше разглядеть зарождающийся дизайн.
Я хмыкнул в знак согласия.
За неделю я прошел путь от чистой кожи до почти полного облачения в броню в виде татуировок. Я давно хотел стереть уродство своей кожи и разрисовать ее во что-то значимое, но приятное для глаз.
Миша предпочитает прозвище «урод» — оно связано не только с моим не совсем нормальным поведением, но и с отметинами, которые тянутся по моему телу. Так много порезов, что он назвал меня франкенштейновской мерзостью, когда увидел меня без рубашки.
Порезы и бугры зажившей плоти проходят по всему торсу, рукам и ногам. Хоть спину тоже не пощадили, хуже всего пришлось моей груди: толстый шрам тянется от ключицы до пупка. Подобно дереву, он разветвляется на более мелкие линии, некоторые более заметные, некоторые более мелкие.
Мое лицо — единственная неповрежденная часть — просто прекрасно.
Чтобы избежать вопросительных взглядов людей, а также осуждения или жалости в их выражениях, я решил закрасить все чернилами.
Хотя я давно хотел это сделать, татуировщик посоветовал не делать этого, пока я не достигну половой зрелости, так как рисунки могут исказиться во время роста организма. Поэтому, как только я заметил изменения в своем теле, то записался на прием.
Прошла неделя с тех пор, как мы начали процесс, и мне потребовалось много убеждений, что я смогу выдержать последовательную боль. К счастью, он один из лучших художников Братвы, и он, должно быть, слышал о моей не самой лучшей репутации, потому что как только я сделал немного раскаивающийся вид, он согласился на работу.
Ваня была рядом со мной все это время, восхищаясь дизайном и пытаясь убедить меня позволить ей тоже сделать татуировку. Конечно, этого никогда не произойдет, потому что наш отец каждому надает по яйцам, если с его девочкой что-нибудь случится.
На данный момент татуировщик закончил работу над моими ногами, грудью и спиной, а также над правой рукой. Свободной осталась только левая рука.
Я провел бессонные ночи с Ваней, выбирая эскизы, и мы долго обсуждали целостность всей картины. Она, как никто другой, знает, что это для меня значит.
Рисунок разделен на три события — до, во время и после.
На моей груди, прямо над пупком, нарисован деревянный сундучок с замысловатыми узорами — полуоткрытый ящик Пандоры. Черный дым вырывается из недр сундука, медленно превращаясь в черепа, на каждом из которых написано выражение злобы, отчаяния и опустошения — зло, развязанное на этой земле.
Испорченные духи занимают большую часть пространства на моей груди, их гнилые лица достигают лопаток и растворяются в успокаивающем тумане. От плеч до запястий по моим рукам идут буддийские руны — все они призваны сдерживать зло, не давать ему распространяться, как болезни.
Аналогичным образом моя спина представляет собой мозаику из воинов в различных боевых позах — все они призваны защищать ложе. Кроме того, они также призваны служить буфером между силами зла и внешним миром, если шкатулка будет нечаянно открыта. Ваня придумала эту маленькую деталь.
— Иногда маленькие трещинки превращаются в дыры поразительных размеров, — сказала она, намекая на возможность того, что как бы ни старались не открывать шкатулку, она все равно откроется. Поэтому она предложила защитный механизм. Что-то, что не даст плохому выплеснуться наружу.
— Воины защитят тебя, но они также защитят мир от тебя, — задумчиво прокомментировала она, взяв перо и изложив свою идею на бумаге.
Ее слова произвели на меня неизгладимое впечатление. Она знает меня так хорошо, что понимает, что есть большая вероятность того, что я могу сорваться в какой-то момент в будущем.