И есть только один виновник.
Сиси.
Она прижимается к моей груди, ее глаза расширены от замешательства, и когда она поворачивает ко мне, глядя этими большими глазами, я готов сделать все, чтобы защитить ее.
— Какие-то проблемы, офицер? — спрашиваю я, опуская окно.
Полицейский подозрительно смотрит на нас с Сиси, прежде чем попросить выйти из машины.
Я тут же тянусь рукой к пистолету под сиденьем, и когда Сиси замечает мое намерение, то поворачивает свою ослепительную улыбку к офицеру.
— В чем, проблема, офицер? Мой муж просто утешал меня после того, как мы услышали плохие новости, — лжет она, и я с удивлением наблюдаю, как мгновенно меняется ее лицо, вот это актерское мастерство. — Видите ли, мой кот, благослови его сердце, умер, — всхлипывает она, берет салфетку из отделения и утирает фальшивые слезы.
Выражение лица офицера смягчается, и он выглядит почти смущенным.
— Я понимаю, мэм. Я сожалею о вашей потере... — заикается он, и когда Сиси хлопает на него ресницами, клянусь, я вижу, как на лице этого ублюдка появляется румянец.
— Спасибо, офицер. Но, как видите, моя жена переживает тяжелые времена. Мы не должны беспокоить ее дальше, — я поднимаю на него глаза, и он неловко сглатывает. То, что он видит в моем выражении лица, заставляет его сомневаться в своих дальнейших действиях.
Моя улыбка медленно расширяется, и его дискомфорт только усиливается, когда он вбирает в себя остроту моего взгляда.
А, добыча, распознающая хищника.
— Да... ну... извините, что остановил вас, — говорит он, делая несколько шагов назад, — вы можете ехать, — соглашается он, прежде чем почти бегом вернуться к своей патрульной машине и поспешно уехать.
Когда он скрылся из виду, Сиси хихикнула и легонько ударила меня по руке.
— Может, хватит пугать людей? — спрашивает она, забавляясь.
Я хватаю ее за подбородок, немного грубо, чем собирался, и подношу ее лицо к своему для быстрого поцелуя.
Сиси заставляет меня понять некоторые новые вещи о себе, последней из которых является то, что мне не нравится, когда другие мужчины смотрят на нее.
Когда до рассвета остается несколько часов, я отвожу ее в свой комплекс. Поездка только усиливает мое разочарование, когда я смотрю на ее пышные формы, а мои яйца плачут от тяжести. Это также достаточно отрезвляет, чтобы заставить меня пересмотреть свою позицию.
Я подошел к ней из-за ее влияния на Ваню, желая выяснить, почему ее присутствие заставляет мою сестру исчезнуть. Вместо этого я просто вожделею ее, как школьник свою первую влюбленность.
Ладно, может, я и есть эквивалент школьника с его первой влюбленностью, но мне нужно положить конец моему растущему увлечению ею, чтобы это не разрушило мои планы.
Однако это легче сказать, чем сделать, когда один только вид ее сисек заставляет меня напрягаться. Бесчисленные видения того, как я ласкаю, облизываю и сосу их, нападают на меня без всякого предупреждения.
Ради всего святого, я избегал этого недуга почти три десятилетия, и хватило всего одной монашки, чтобы заставить меня выйти из игры. Конечно, она не выглядит как монахиня и не ведет себя соответствующе.
Мне нужно сосредоточиться.
На мгновение мне захотелось, чтобы Ваня была здесь. Может быть, она могла бы дать мне совет, как справиться с Сиси.
— Мы уже приехали? — ее голос выводит меня из задумчивости, и я смотрю на нее: волосы растрепаны, губы припухшие.
Черт!
— Да, прямо за углом, — отвечаю я отрывисто, направляя машину к подземному гаражу. Я немного шаркаю на своем сиденье, поправляя эрекцию и мысленно приземляя себя.
Когда мы выходим из машины, я снова становлюсь прежним — или настолько, насколько это возможно.
— Я отведу тебя в свою комнату, и ты сможешь вздремнуть, прежде чем я отвезу тебя домой, — говорю я ей, ведя ее внутрь.
— Что ты собираешься делать? — она хмурится.
— Мне нужно навестить моего друга Петровича. — Это мое первое дело, поскольку тот, кто заплатил тем людям, чтобы они пришли за мной, должен быть в полном отчаянии. Для меня это означает только одно.
Петрович что-то знает.
— Можно я пойду? — спрашивает она, прыгая вверх-вниз, чтобы не отстать от моего шага.
— Нет, — отвечаю я, мой тон не оставляет места для дискуссии.
Если в любое другое время я бы ей разрешил, то сейчас я не могу рисковать. Ни потому, что она увидит, в каком состоянии находится Петрович, и ни потому, что она может повлиять на него, чтобы тот молчал.
Когда мы доходим до большой стальной двери, я прижимаю палец к биометрической панели, и она распахивается.
— Ого, похоже на крепость, — замечает она, увидев толщину металлической двери.