Совершенно случайно вижу сестру Селесту на обратном пути и пытаюсь заговорить.
— Сестра Селеста, — начинаю я, мои губы дрожат, пока я не начинаю рыдать, рассказывая ей все, что со мной произошло. — Почему? Что я сделала, чтобы заслужить это? — спрашиваю я, икая от избытка слез.
Подняв на нее глаза, встречаю неодобрительный взгляд. Совсем не тот понимающий, на который надеялась.
— Ассизи, — начинает она, ее тон суров, — не могу поверить, что ты придумываешь такие странные истории о своих сестрах, — она качает головой, озабоченно постукивая ногой. — Ты всегда попадаешь в неприятности.
Я? Я всегда стараюсь избежать неприятностей. Почему это я виновата в том, что все меня ненавидят?
Я открываю рот, чтобы сказать именно это, но сестра Селеста говорит первой.
— Я не хочу этого делать, но тебе нужен урок. Ты не можешь обвинять своих сверстников в таких отвратительных вещах. Именно поэтому ты всем не нравишься.
Я смотрю на нее в замешательстве, и до меня медленно доходит, что это я виновата.
— Пойдем, — сестра Селеста похлопывает меня по спине, направляя в западное крыло.
— Но это не мое общежитие. — шепчу я, почти вздрагивая, когда она прикасается к моей нежной коже.
— Сегодня ты не будешь спать в своей комнате, — говорит она, и я хмурюсь.
Я не успеваю задать больше вопросов, как она ведет меня к зданию, в котором я никогда раньше не была. Оно выглядит старше, чем остальные, и у меня возникает странное чувство, когда мы заходим внутрь. Мурашки пробегают по коже от прохладного воздуха или от страха, не знаю.
Ведя меня по узкой дорожке, она отпирает дверь ключом и заталкивает меня внутрь. В комнате нет ничего, кроме стола у окна.
— Я уже не первый раз слышу о том, что ты создаешь проблемы, Ассизи, — обвиняюще смотрит она на меня.
— Я ничего такого не делала, — я пытаюсь защищаться, но прежде чем успеваю это сделать, ее ладонь касается моей щеки, и я падаю на землю, быстро смаргивая слезы, вызванные жгучей пощечиной.
— Сестра Селеста... — прошептала я, потрясенная таким поворотом событий. Разве она не должна быть той, к кому я могу обратиться?
Но когда я смотрю на нее, такую самодовольную, то вижу в ней выражение Крессиды и понимаю, что она просто еще одна хулиганка.
А я — самый ненавистный человек в Сакре-Кёр.
Подтащив меня к окну, она швыряет меня туда-сюда, пока берет какие-то предметы со стола.
Я отшатываюсь назад, испугавшись того, что она собирается со мной сделать.
— Ассизи, — начинает она, и я замираю, увидев, что у нее в руках.
Мыло.
— Ты должна научиться не говорить плохо о своих сестрах. — повторяет она, опускаясь передо мной на колени, мыло в ее руке угрожающе смотрит на меня.
Это происходит со мной не в первый раз, и, вероятно, не в последний.
Но когда она заставляет меня открыть рот, проводя мылом по губам, чтобы промыть рот, я не знаю, что хуже: моя рана, покрытая волдырями, или пузырьки во рту, химический вкус, который не проходит часами.
Она с восторгом наблюдает, как мое лицо искажается, наполовину от боли, наполовину от отвращения, продолжая впихивать в меня все больше мыла.
Все больше и больше, пока я не плюхаюсь на пол. Сплевываю и сплевываю, но вкус не исчезает.
— Неблагодарное отродье, — говорит она, ее слова задевают. Встав, она кидает мыло на стол и бросает на меня последний взгляд.
— Надеюсь, после этого ты выучишь урок, — она ждет моего ответа, и я могу дать ей только то, что она хочет.
— Я больше не буду говорить плохо о своих сестрах, — шепчу я.
— Что это значит? — она просит меня пояснить, и я поясняю. Слезы уже высохли, и я произношу слова, которые она так ждёт.
— Хорошо, — злорадствует она, — теперь, чтобы ты это запомнила, — она поднимает бровь, — ты проведешь здесь ночь.
Не дожидаясь моего ответа, она выходит из комнаты, звук закрывающейся двери дает мне понять, что выхода нет.
Я ползу на коленях, пока не добираюсь до мыла, мое лицо скривилось от отвращения, вкус все еще на языке.
Но за годы пребывания в Сакре-Кёр я кое-чему научилась. Раны гноятся и заражаются. И выжженный крест на моей груди ничем не будет отличаться от других. Я даже не уверена, что мыло поможет, но ведь мы им моем руки, верно? Оно должно очистить и раны.
Я обхватываю его пальцами и, опустив форму, подношу к ране, медленно растирая его по ней.
— Ахххх, — мой голос вырывается болезненными рывками, ощущения пронзают насквозь и приближаются к моему болевому порогу. Но я терплю, зная, что, если в рану попадет инфекция, мне никто не поможет.
Стискиваю зубы и сдерживаю слезы, промывая рану, чем могу.
Когда я закончила, все силы покинули меня, и я рухнула на пол.