А мне нельзя было даже оплакать их так, как хотелось. Когда я однажды на рассвете встала попить воды, то услышала рыдания, доносившиеся из комнаты родителей. Тихо, приоткрыв дверь, заглянула внутрь: то плакал отец, а мама его утешала. Я думала, что наш отец всегда был стальным человеком, но по нему очень сильно ударила смерть сестры, а затем и бабушки. Глядя на нас, оставшихся детей, он всё время вспоминал нашу погибшую сестру и в конце концов даже перевёлся на дальний завод в провинции Канвондо. После этого в доме не осталось никого, кто упоминал бы сестру. Мама, старшая и младшая сёстры, наш младший брат – все они боялись, что разговоры о ней принесут слишком много боли, и потому погибшая сестра была глубоко похоронена в их сердцах. Дни тянулись; атмосфера в доме была депрессивной. Я твердила себе по кругу одно и то же: «Я должна держаться. Нельзя, чтобы ещё и я сломалась».
Мне казалось, что теперь я должна жить за двоих: за себя и за сестру. Только эта мысль и сохраняла мне разум в то время. В выпускном классе я садилась за свой стол, открывала учебники – но единственным, на чём у меня получалось сосредоточиться, было просто отчаянное желание как-то выдержать весь этот ужас. Ведь моя сестра погибла из-за меня. Она решила поступать в тот злосчастный университет только потому, что хотела сдержать данное мне когда-то обещание стать историком. Сестра ведь даже не была уверена, что хочет поступать именно туда. Выбери она другое учебное заведение – и, может быть, она была бы жива сейчас!
Поэтому мне нельзя было расклеиваться. И плакать тоже было нельзя. Если ещё и я сломаюсь, насколько же тяжелее станет маме и отцу! В то время всё, что я могла сделать, чтобы помочь родителям, это с первой попытки поступить в университет. Но очень нелегко было готовиться к поступлению, переживая смерть сестры молча, никому не открывая своего горя. Чтобы не давать себе лениться, я привязывала себя к стулу верёвкой. Не раз и не два случалось, что когда я всё-таки задрёмывала на рассвете, то цепенела в сонном параличе, а потом резко дёргалась и просыпалась.
Но всё имеет свой предел. Где-то за месяц до вступительных экзаменов в университет моё состояние резко ухудшилось. Я не могла нормально спать; всё моё тело страдало от того, что я допоздна сидела над учебниками, а ещё начались проблемы с желудком: меня рвало после каждого приёма пищи. В какой-то момент я стала всерьёз сомневаться, что вообще возможно сдать вступительные экзамены в таком состоянии.
В итоге во время последнего экзамена по естественным наукам мир вокруг внезапно окрасился в жёлтый цвет, потом в глазах потемнело, и я начала обливаться холодным потом. Но за плечами был целый год отчаянных усилий, и я просто не имела права сдаться так близко к цели. Поэтому из последних сил дописала свой ответ – и, к счастью, в конце концов сумела-таки поступить в тот вуз, в который хотела.
Целый год я терпела и держалась, замучив себя едва ли не до смерти, но думала: ну, вот и всё, я поступила, а значит, теперь-то уж дни отчаянного превозмогания останутся позади. Однако в какой-то момент я обнаружила, что снова оказалась в такой же ситуации.
Это было уже после получения врачебной лицензии в Государственной психиатрической больнице. Там был один старший врач, который меня буквально ненавидел и всё время издевался надо мной, как только мог. Я же хотела остаться работать в больнице после окончания ординатуры, потому что там у меня была бы возможность глубоко и вдумчиво изучить психоанализ и психодраму.
Но этот человек, похоже, на всё был готов ради того, чтобы ноги моей не было в его больнице. Причина, кажется, заключалась в том, что мы с ним окончили разные университеты. То есть дело не в том, что мои оценки были недостаточно хороши или, скажем, в больнице не было квоты для ординаторов – он просто любым способом вознамерился от меня избавиться. Откатить время назад и перепоступить в правильный университет, чтобы ему понравиться, я уже не могла, поэтому мне оставалось только страдать, внутренне кипя от негодования. Каждый день был похож на ад. Этот человек игнорировал меня в присутствии других, и когда я кланялась при встрече, не просто не кланялся в ответ, а смотрел сквозь меня, будто никого и нет. Он словно ждал, что я сдамся и сама уйду из больницы. Не понимая, чем заслужила подобное отношение, я тосковала и иногда думала: уж лучше бы он меня ударил, чем так себя вести. Но, несмотря ни на что, я хотела работать в этой больнице. А значит, нужно было терпеть. Я не отказывалась ни от какой работы и держалась, как бы усердно этот врач меня ни игнорировал. Буду терпеть, сколько смогу, думала я. Даже если не стану здесь врачом, то, по крайней мере, не буду жалеть, что сдалась.