А тот, кто не умеет смеяться, несчастен: ему не справиться с иррациональностью человеческой натуры. У большинства тех, кто слишком жесток к себе, нет чувства юмора. Тот, кто разучился улыбаться, как правило, склонен дольше обдумывать каждый свой шаг. Он и действует так же: делает всё исключительно торжественно и серьёзно, с большим напряжением, от которого в итоге сам устаёт так, что любое дело теряет свой смысл и становится уже не в радость.
Однако порою человек, который всегда улыбчив и позитивен, на самом деле очень несчастен. Просто он отрицает собственную печаль и старается быть подчёркнуто жизнерадостным – как если бы он смеялся, просто чтобы не заплакать. Но обычно с помощью смеха люди учатся контролировать собственную агрессию и не бояться её. А значит, когда нам смешно – можно и посмеяться.
«Самая большая трагедия для человека – не умереть, но быть живым мертвецом». Это замечание Альберта Швейцера говорит о том, что хуже всего для нас не смерть или разлука, а неспособность улыбаться во время жизненных трагедий. Теряя улыбку, мы теряем самообладание. Поэтому, если вы хотите быть здоровым взрослым, вам следует научиться использовать своё чувство юмора и наслаждаться им. Зрелой личности необходим юмор, чтобы смиряться с неизбежными жизненными потерями и научиться отпускать их, а затем справляться с грустью от этих потерь. Но самое важное – не терять чувство юмора, когда смотришь вокруг. Это лучший способ принять нашу иррациональную, нелепую жизнь.
Однако чтобы с юмором относиться к миру и к себе, мы должны иметь, в первую очередь, психологическую стабильность и гибкость. Ещё нам нужны силы, чтобы терпеть разочарования, противоречия и потери. Спокойный смех человека, который узнал горе и радость в этой жизни, так ценен именно потому, что это знак для окружающих: он прошёл через тяжёлые испытания и сохранил позитивное отношение к реальности.
Таким образом, не стоит огорчаться, говоря, мол, у вас нет чувства юмора. Вместо этого стоит сосредоточиться на том, как научиться не паниковать и находить в себе силы, чтобы абстрагироваться от любой ситуации. А ещё важно уметь смотреть на жизнь с разных ракурсов. «Лишь тогда я сумею, смеясь, обнять всех людей на свете, включая и вас».
Ницше сказал: «Лишь тот, кто широко улыбается, способен легко преодолеть действительность. Поэтому важно не одержать победу, а преодолеть все трудности с юмором».
…Я бы верила в себя, несмотря ни на что
У меня на коленях до сих пор видно штук десять шрамов, оставшихся после детских игр. Как я ни погляжу на них – всегда улыбаюсь.
Вот шрам, оставшийся от того раза, когда я, играя в парашютиста, катапультировалась с верха лестницы. Рана была такая, что виднелась кость. Под этим шрамом – память о том, как побелели от ужаса лица моих друзей, с которыми мы играли.
А эта синяя метка – от карандаша. Я бежала, сжимая его в руке, споткнулась, упала, и карандашный стержень воткнулся мне в ногу. Папа доставал его из ранки и ругал меня за неосторожность.
Большой шрам посередине колена, похожий на кусочек карты, остался у меня с тех пор, как я по ошибке нанесла на ссадину от падения противоожоговую мазь. Рана в итоге загноилась, и у меня была такая лихорадка, что я несколько дней не могла ходить в школу, а потом ещё и получила взбучку от мамы за то, что мажу на себя всё подряд.
У каждого моего шрама есть своя история. Все они – свидетели моего прошлого. В молодости они меня огорчали, и я мечтала от них избавиться, а теперь, напротив, каждый из них – отметка в моей книге жизни, говорящая о пройденных днях.
Не только на теле, но и на душе у меня осталось немало шрамов. Некоторые из них были со мной всегда, потому что, насколько я себя помню, у меня всегда всего было куда меньше, чем мне хотелось. Мама и папа, мои родные, учителя, одноклассники – мне хотелось, чтобы все они любили меня сильнее. Я мечтала, чтобы мир вертелся вокруг меня, но мир был ко мне не слишком-то ласков. Вот так и получалось, что я набивала шишки тут и там, но потом они, конечно, проходили. Ничего особенного – одни шрамы сменяли собой другие, порою ещё раньше, чем первые успевали сойти.
…Шрамы, которых я стыдилась, теперь мне драгоценны. Одна травма сменялась другой, оставляя после себя шрамы. В эти моменты я и росла над собой: так меня учила жизни сама жизнь.
Терять, а то и не иметь вовсе. Испытывать боль от этих потерь. Затем стремиться заполнить пустоты, а порою просто их терпеть, – и таким образом делать собственное существование богаче и полнее. Я думаю, что в этом процессе заключена самая суть человека.